Анатолий Безуглов - Прокурор

А что касается темных делишек главного художника, тут Заремба стоял твердо: никакого участия! Халатность его как директора, попустительство с этим он еще может согласиться. Передоверился.

* * *

К сожалению, к этому времени еще не пришел из Москвы ответ экспертов, которые исследовали фотографии Боржанского, посланные Гранской. Так как сомнения в отношении личности главаря банды были очень серьезными, в Южноморск, по просьбе Авдеева, приехала Мария Максимовна Урбанович.

В городскую прокуратуру ее доставили на машине, и Владимир Харитонович решил провести опознание: следственный изолятор, по его мнению, произвел бы на старушку тяжелое впечатление.

Урбанович передвигалась с трудом. Она не сразу взяла в толк, что от нее требуется.

- Понимаете, Мария Максимовна, - объяснял Авдеев, - вам покажут несколько мужчин. Постарайтесь хорошенько разглядеть их, может, кого-нибудь из них вы узнаете...

В комнату, приготовленную для опознания, пригласили троих мужчин приблизительно одного возраста с Боржанским. Затем под конвоем был доставлен сюда и Герман Васильевич. Понятые были уже здесь.

Авдеев ввел в комнату Урбанович, поддерживая ее под руку. Старушку усадили на стул.

Сколько раз помощник прокурора области присутствовал на опознании, сколько раз проводил их сам, но почему-то так волновался впервые...

Мария Максимовна надела очки и стала рассматривать выстроенных у стены мужчин.

Лицо у Боржанского побледнело. Предательски дернулся глаз.

- Господи!.. - прошептала старушка. - Неужели...

Она вдруг вспомнила: "Моргунчик" - так звали в детстве ее родного брата.

- Прости, Маша! - срывающимся голосом проговорил Боржанский. - Прости меня! Я... Я...

- Олесь! - подалась к нему Урбанович. - Жив!.. Жив!.. - Она повернулась к Авдееву: - Это же мой брат! Родной!

Боржанского увели. Был составлен протокол опознания. Мария Максимовна дрожащей рукой поставила свою подпись, причитая:

- Как же так? Зачем скрывался?.. Ведь я сестра!.. Столько слез по нему пролила...

Владимир Харитонович не мог ей всего объяснить. Да и ему самому было еще не ясно, почему Олесь Боржанский жил под именем Германа, своего двоюродного брата. С этого и начал Авдеев очередной допрос Боржанского сразу после опознания. "Герман Васильевич" был подавлен, растерян, испуган.

- Тридцать пять лет я боялся этой встречи! Тридцать пять лет жил в ужасе, что меня узнают, разоблачат! - сказал он с отчаянием.

- Но зачем вам понадобилось присваивать чужое имя и биографию? спросил Авдеев.

- У меня не было выхода, - глухо произнес Олесь Максимович. - Никто бы не поверил... Но я не убивал!

- Кого?

- Германа. Двоюродного брата! - воскликнул Боржанский.

Видя, что ему надо успокоиться и сосредоточиться, Владимир Харитонович дал Боржанскому бумагу, ручку и попросил изложить свои показания письменно.

Тот долго сидел за столом, отрешенно смотрел в окно. Затем взялся за ручку. И минут через двадцать протянул Владимиру Харитоновичу написанное.

Он подробно изложил то, что уже было известно следствию, - как в далеком сорок седьмом году отправился с бригадой лесозаготовителей на север, как они сплавляли по реке плоты...

"Мы отправили всех женщин, - читал Авдеев, - а сами шли последними. Хочу отметить, что отношения у нас с Германом были натянутые. Из-за девушки, в которую я был влюблен. Последнее время Герман крутился возле Зоси. А уже на плоту, когда мы плыли по реке, признался, что, как только вернется в колхоз, женится на ней. Мы поссорились, совсем забыв об управлении. Плот налетел на камни, я и Герман очутились в воде. Как я выбрался, помню с трудом, но первая мысль была - что с Германом? Кричал, звал, аукал - все напрасно. Тогда я побежал по берегу и скоро наткнулся на его тело. Волной Германа выбросило на берег. Лицо у него было все в крови. Я обмыл его, стал делать искусственное дыхание, пытался привести в чувство, но он не подавал признаков жизни. Убедившись, что Герман мертв, я испугался. Кто поверит в несчастный случай? Все ведь знали о наших отношениях. Я был уверен, что меня обвинят в убийстве. И тогда я решился. Паспортов у нас не было, только справки из колхоза. Без фотокарточек. Я вынул из его кармана завернутую в клеенку справку - так мы хранили от сырости наши бумаги - и положил свою. С этого момента я стал Германом Боржанским..."

- Это ужасно, все время бояться, зная, что ты не тот, за кого себя выдаешь, - скорбно сказал Олесь Максимович, заметив, что Авдеев кончил читать его признание.