Рауль Мир-Хайдаров: Пешие прогулки

Амирхан Даутович невольно видел эту картину и слышал душераздирающий крик жены о помощи.

— У нее должен был быть с собой еще один фотоаппарат, более дорогой, западногерманский "Кодак", — подсказал он капитану.

Джураев внимательно выслушал прокурора.

— Этого я не знал. И никто мне о втором аппарате ничего не говорил, не оказалось "Кодака" при ней, не было его и в сумке, где лежали деньги. И это меняет дело. Она сошла с "рафика" на автостанции, где, я уже установил, в тот час было многолюдно. Человек, понимающий толк в аппаратуре, склонный к преступлению, увидев ценную вещь у хрупкой женщины, к тому же одинокой, мог пойти за ней следом. Но человек, знающий цену "Кодака", — он скорее всего не из местных. С "Полароидом" проще: его явная необычность могла привлечь и местного — это сужало, по-моему, круг поиска. Но если человек, которого мы ищем, пошел вслед за Ларисой Павловной с автостанции, сегодня он вполне может гулять по Москве или Ростову, в любой точке нашей страны… — Тут Джураев осекся: — Амирхан-ака, клянусь вам, я добуду негодяя хоть из-под земли — такие преступления не должны прощаться… — и с покрасневшими глазами выскочил из комнаты.

Азларханов просидел в комнате час, другой — телефон молчал, новостей не было. Он держал в руках фотографию и вглядывался в добродушные лица стариков, которые беседовали с Ларисой всего шестнадцать часов назад, всего шестнадцать… И при этой мысли он как бы наперед почувствовал всю предстоящую горечь жизни, одиночество, пустоту, ибо знал, что до конца дней своих будет прибавлять к этим шестнадцати сначала часы, затем дни, месяцы, годы… Ему вдруг так захотелось увидеть стариков, последних, с кем говорила его жена, увидеть без всякой цели, без намека на допрос, ибо ничего нового они ему сказать не могли — все, что нужно, уже выспросил дотошный Джураев.

Он выглянул в коридор — у двери дежурил милиционер — так, наверное, распорядилось местное начальство, на всякий случай. Передал милиционеру фотографию, чтобы вернули ее тому, у кого взял Джураев, — он не хотел отнимать подарок жены; попросил собрать стариков в чайхане через полчаса.

Машина вернулась минут через десять — старики, оказывается, в чайхане с утра и готовы встретиться с ним. Но старики были явно чем-то напуганы, и разговора не получилось, хотя Амирхан Даутович понимал, что вряд ли их напугал Джураев — не та школа, не тот стиль. Настораживало его и то, что старики прятали свой испуг. Одно прояснилось: был у Ларисы и второй фотоаппарат, и они точно описали его. Значит, версия с человеком с автостанции могла быть верная.

Когда Амирхан Даутович шел к машине, на высокой скорости подскочил милицейский мотоцикл. Сержант, не слезая с сиденья, выпалил:

— Поймали, товарищ прокурор. Поймали…

Амирхан Даутович нырнул в кабину, и машина рванула с места.

В милиции толпился народ в штатском и в форме. Когда в узком коридоре появился Азларханов, толпа расступилась, растекаясь вдоль обшарпанных стен, и Амирхан Даутович шел как сквозь строй, но он вряд ли кого видел — взгляд его тянулся к полковнику, стоявшему у распахнутой настежь двери в середине длинного безоконного прохода. Полковник широким жестом хозяина пригласил Амирхана Даутовича в кабинет и, торопливо, боясь, что его опередит кто-то из местных должностных лиц, мигом заполнивших помещение, выпалил:

— Признался, подлец, признался. Все бумаги подписал.

Посреди комнаты, на стуле, сидел неопрятного вида мужчина средних лет, по виду бродяга. Шум, гам, толчея в коридоре и в кабинете его словно не касались, его отрешенный взгляд анашиста говорил о покорности любой судьбе, лишь бы его оставили в покое. Амирхан Даутович лишь глянул мельком на задержанного — сказал собравшимся:

— Оставьте меня с ним наедине.

Люди нехотя освободили помещение.

Через полчаса Азларханов попросил зайти в кабинет начальника милиции. Полковник, не отходивший от двери все это время, вошел, заметно волнуясь.

— Послушайте, Иргашев, я в области почти десять лет прокурор — и разве я когда-нибудь давал повод, потакал раскрытию преступлений любой ценой? Может, это практиковалось там, откуда вас перевели, но вы работаете у нас в районе пять лет, пора бы и уяснить. Я не могу вас благодарить за рвение, даже если в данном случае оно касается меня лично. Признание, которое вы выбили у этого несчастного, ничего не стоит. Что же до ваших методов — заглядывайте иногда в Уголовный кодекс, советую, иначе мы с вами не сработаемся. — Потом, после долгой паузы, от которой полковника прошиб пот, продолжил: — А этого человека определите на принудительное лечение и не числите его фамилию в резерве, чтобы "закрыть" еще какое-нибудь очередное преступление, память у меня крепкая, не советую испытывать ее.