Рауль Мир-Хайдаров - Двойник китайского императора

Шарофат накинула на себя заранее приготовленный кружевной пеньюар и, чувствуя, что он ею любуется, чуть задержалась у трельяжа, поправляя волосы, потом вернулась и, поцеловав его в щеку, сказала:

— Потерпи немножко, через десять минут я освобожу ванную, ты ведь знаешь: у нас, бедных, только одна ванная…

Анвар Абидович понял ее намек так, что пора менять коттедж на более современный, комфортабельный, такой, в котором он жил сам. "Если я имею две ванных, то у меня шестеро детей и твои родители живут со мной", — хотел взорваться от несправедливости Наполеон, но сдержался, потому что посмотрел вслед Шарофат…

Она по-прежнему выглядела прекрасно — Москва пошла ей на пользу: знала, как сохранить себя, не переедала, частенько сидела на диете, порою даже голодала, устраивала разгрузочные дни. Занималась гимнастикой, а вот теперь увлеклась еще аэробикой. Отчего бы не заниматься собой — временем она располагала: я творческий работник, поэтесса, на вольных хлебах, говорила она новым знакомым гордо. Лихо водила машину, смущая местное бесправное ГАИ. В Москве ей однажды пришлось сделать от него аборт, оперировали поспешно, на дому, и детей у нее не было. Но о давнем аборте никто не знал.

— Аллах ее покарал, — твердила не раз в сердцах Халима, догадывавшаяся о связи сестры с мужем. С годами семья, быт, дети, давнее отчуждение мужа стушевали боль Халимы — она махнула на него рукой и жила только детьми.

Наполеона тянуло к Шарофат, как ни к какой другой женщине, хотя навязывались ему в постоянные любовницы и молодые карьеристки из комсомола, облисполкома, профсоюзов, но он знал их мысли наперед. Чувствовал он и тягу к себе Шарофат — с ним она была счастлива, он доставлял ей наслаждение, его не обманешь. Он понимал, что в их страсти таилось что-то патологическое, обоюдно патологическое, как объяснил ему один известный врач-психиатр, которому Анвар Абидович очень доверял и к которому время от времени обращался за помощью, хотя тот и жил в Ленинграде. Наверное, и впрямь патология; однажды Шарофат рассказывала, что еще сопливой школьницей, в неполных четырнадцать лет, когда ночевала у них в доме, прокрадывалась по ночам к порогу их спальни, и как волновал ее каждый вздох, каждый шорох из-за двери…

Услышав, что шум воды в ванной стих, поднялся и Наполеон. В просторной спальне у Шарофат и ее мужа, Хакима Нурматова, у каждого — свой личный гардероб. Четырехстворчатый полированный шкаф Хакима занимал стену слева; по мусульманским обычаям, предписанным шариатом, именно с этой стороны должен спать муж. Вспомнил он из шариата еще одну любопытную заповедь: если простолюдин женится на женщине из рода ходжа, что бывает крайне редко, что называется, в экстремальных условиях, то каждую ночь он должен проползти под одеялом под ногами жены, и только тогда имел право лечь рядом с ней. Вот что значит принадлежать к роду ходжа!

Анвар Абидович распахнул створку знакомого шкафа, отыскивая какой-нибудь халат, и от удивления присвистнул.

— Охо, сколько за месяц нанесли! — Он давно уже не был у Шарофат — дела, дела, комиссии, командировки.

Анвар Абидович отобрал халат, похожий на тот, в котором встретила его Шарофат, только золотые драконы паслись на черном атласе; особенно понравился ему тяжелый, витой, шелковый пояс — словно золотой цепью опоясывал.

Обилию халатов он не удивился, да и в шкафу оказались лучшие из лучших. А сколько их сложено где-нибудь в углу — сотни! Так же, как и у него дома. А куда деться? По народной традиции везде, куда ни попадешь, норовят на тебя надеть чапан или халат, а уж начальника ОБХСС области порою в день в три халата облачают.

Наполеон завязал пояс с кистями, оглядел внимательно, как и Шарофат, свое изображение в трельяже и, довольный, засунул руки в карманы и тут же моментально вынул их — в каждой руке у него поблескивала золотая монета, царский червонец; он знал, что по нынешнему курсу цена монетки — тысяча рублей.

— Хитер свояк, и он, значит, золото решил солить, — и тут же неожиданно вспыхнул. — А что же он мне, своему родственнику и покровителю, носит грязные бумажки? Приедет, разберусь…

Секунду он раздумывал, как поступить с монетами, — о том, чтобы оставить их в кармане, он и не помыслил. И вдруг, улыбнувшись, по дороге в ванную заглянул на кухню, где Шарофат уже начинала хлопотать насчет обеда.

Он подошел к ней тихо и, ласково погладив по спине, сказал:

— Вот тебе, голубушка, от меня подарок, — и разжал перед ничего не понимающей Шарофат пухлую ладошку.