Рауль Мир-Хайдаров - Судить буду я

У самого порога его достал голос Талиба:

— Постойте! Мы оба погорячились, я не знал, что этот прокурор ваш друг. Но мы не имеем к нему отношения, дело, похоже, пахнет политикой, борьбой за власть…

— Кто? — жестко спросил, обернувшись, Джураев.

— Миршаб… — тихо прошептал хозяин дома.

В новой палате кровать прокурора расположили иначе, Камалов видел входную дверь, хотя догадался, что полковник Джураев распорядился насчет охраны. Прошло три недели после ночного покушения, Ферганец почти каждый день настаивал, чтобы его выписали, события требовали контроля, он чувствовал, как теряет время… Но вроде забрезжила надежда. Медсестра проговорилась, что через неделю его выпишут с оформлением инвалидности. Время в больнице он все-таки зря не терял, тут за долгие часы бессонницы ему пришли многие идеи, неожиданные ходы. Болезнь позволила ему тщательно проанализировать, вариант за вариантом, действия каждого, попавшего в орбиту его внимания.

Он не знал, что предпринимает в тюрьме Сенатор, наверняка получивший известие о смерти Парсегяна, но реакцию хана Акмаля знал, Камалову тотчас передали из Москвы стенограмму его речи на суде. Значит, хан Акмаль ведал о смерти Беспалого и ход рассчитал гениальный. Теперь освобождение Сенатора лишь вопрос времени, такого шанса Акрамходжаев не упустит. Адвокаты, наверное, день и ночь снуют между Москвой и Ташкентом. Оставалось загадкой, существовала ли регулярная связь в Москве между Сенатором и ханом Акмалем. Хотя прокурор знал, что содержатся они раздельно, но смерть Парсегяна и неожиданное выступление на суде Арипова подтверждали, что ныне гарантий не дает даже всесильный КГБ. Показания Беспалого теперь ничего не значили для суда, да и дело Сенатора вряд ли дойдет до него, нынче все стали осторожными, пуще прежнего держат нос по ветру, выжидают, чья возьмет, хотя в республиках уже ясно, кто пришел к власти.

Как ловко хан Акмаль отмежевал меня от других ответственных лиц в республике, не без восхищения думал Камалов. Ставленник Москвы, манкурт — не помнящий родства, человек, виновный в геноциде против лучших сынов края… Лихо! Этим как бы дается команда другим — вам всем грядет прощение, а этого отдадите на заклание. Силен хан Акмаль, даже из тюрьмы определяет политику на завтра. Но выступление хана Акмаля на суде только внесло ясность в какие-то рассуждения Камалова. Иного он от Арипова и не ожидал, не тот человек. А угрозами его не удивишь, привык, такая работа, он сам выбрал опасный путь, вот этого хану Акмалю никогда не понять, трагедия его в том, что он убежден, что все продается и покупается. Он покупал всегда и везде, оптом и в розницу, и никогда не знал осечки. Да и ситуация сложилась в его пользу: любое уголовное преступление можно оправдать, переведя его в национальную плоскость, придав ему политическую окраску. Но в том, что не все продается и не все покупается, хан Акмаль, как ни крути, испытал на своей шкуре — оказался все-таки в тюрьме, хотя наверняка был уверен, что люди его круга, его связей — неподсудны. Камалов понимал, что, открывая "зеленый свет" на волю Сенатору, хан Акмаль думал прежде всего о себе. Долг платежом красен — пословица русская, но она на Востоке в особой чести — словно одна из главных заповедей Корана. Вот почему Ферганец торопился покинуть стены института травматологии.

Торопился он и по конкретному поводу — близился срок возвращения из Германии Шубарина, к которому он долгие месяцы искал подходы и, кажется, нашел. Даже беглое знакомство с трудами убитого прокурора Азларханова, особенно последних лет, когда тот неоднократно обращался в прокуратуру республики и Верховный Совет с обстоятельными докладными, и сравнение их с докторской диссертацией Сенатора не оставляло сомнений в идентичности работ. В свободное от процедур время Камалов сделал тщательный сравнительный анализ работ. В докладных Азларханова встречались целые абзацы, разделы, слово в слово повторявшиеся в диссертации Сенатора. Нашел он и черновик одной из статей, возможно, тоже предназначавшейся Азлархановым для печати, появившейся потом, в первые годы перестройки, за подписью Сухроба Ахмедовича и вызвавшей в республике небывалый резонанс. Тут, как говорится, он схватил Сенатора за руку, не отпереться.

Оставалось загадкой — как попали научные труды опального прокурора Азларханова к Сенатору? Не мог же Артур Александрович сам передать их Сухробу Ахмедовичу? Можно сказать, что время в больнице Камалов зря не терял, одна отгадка тайны взлета популярности Сенатора чего стоила. Конечно, он не ожидал от встречи с Шубариным чуда, ответа на все вопросы, просто интуитивно чувствовал, что вокруг Японца крутится многое. Новое время давало Шубарину шанс достойной жизни, реализации собственных возможностей, ведь он уже в 1986 году объявил в финансовых органах о личном миллионе и никто к нему претензий не имел. А идею коммерческого банка поддержали на правительственном уровне, горисполком сдал ему в аренду на 99 лет старинный особняк в центре столицы, в нем сейчас спешно вели реставрационные работы. А ведь при возврате к прошлому о каком официальном личном миллионе, частном банке могла идти речь, уж об этом Шубарин, наверное, догадывался. Вот почему в нем надо искать союзника. Во всяком случае, следовало изолировать его от Миршаба и от Сенатора, который, возможно, даже раньше Японца окажется в Ташкенте, — такое единство представляло силу, темную силу.