Наталья Александрова - Клавесин Марии-Антуанетты

Андрей Иванович, до того слушавший хозяина, как сквозь вату, не слишком обращая внимание на суть его слов, тут опомнился и оскорбился за весь Военно-морской флот. Голова, отказывающаяся повиноваться, внезапно прекратила безобразие и встала на место. Прорезались слух и голос, только слегка гудело в ушах, где-то внизу, в трюме, работала корабельная машина.

Вспомнив такой родной до боли звук, Андрей Иванович приободрился и даже привстал с дивана.

– Ты как со мной разговариваешь?! – грозно вопросил он, потихоньку набирая обороты. – Ты, крыса сухопутная, как с морским офицером разговариваешь?!

Он встал и отошел от дивана – сначала неуверенно, потом все тверже держась на ногах.

– Ты на меня наезжать еще будешь?! – вскрикнул Андрей Иванович таким голосом, каким отдавал он приказы, стоя на палубе среди бушующего моря, когда ветер ревет и каждая волна вздымается за бортом огромной горой. – Да на меня такие люди орали, до которых тебе – как до звезд!

– Уволен! – поспешно сказал Пауцкий. – Прошу покинуть магазин и не устраивать здесь базар! Пособие не выплачивается!

– И уйду! – заявил Андрей Иванович, сделав еще один шаг вперед. – Подавись ты своим пособием, жмот!

– Михаил! – крикнул Пауцкий, заметно подавшись всем корпусом назад. – Проводи товарища офицера на выход!

– Я тебе не товарищ! – снова рявкнул Андрей Иванович. – И шестерке твоей тоже!

Михаил схватил было его за плечо, но бывший офицер вырвался и угостил парня хорошим ударом в челюсть, от которого рослый охранник свалился на пол с грохотом горной лавины. После этого Андрей Иванович минут пять обзывал хозяина разными словами, из которых самыми приличными были «гнида» и «дерьмо крысиное», потом смачно плюнул на пол, пнул ногой антикварный диван и вышел, напоследок так хлопнув входной дверью, что печально и жалобно зазвенела люстра восемнадцатого века на двенадцать рожков, прикрытых кокетливыми фарфоровыми колпачками.

Михаил со стоном пошевелился на полу, ползком добрался до дивана и рухнул на него, закрыв глаза и потирая челюсть.

– Черт знает что! – проворчал Пауцкий, глядя, как на многострадальной обивке появляются новые грязные разводы.

Первым делом Старыгин решил наведаться в магазин-склад на набережной Обводного канала.

Здесь, в огромном помещении бывших провиантских складов, предприимчивый бизнесмен разместил самый настоящий мебельный Клондайк. Платяные шкафы и шифоньеры, бюро и кровати, письменные и обеденные столы, буфеты и диваны стояли тут в полном беспорядке, и немногочисленные посетители протискивались между ними, отыскивая проход среди мебельных джунглей, как в тропическом лесу или в рукотворном лабиринте.

Старыгин смело углубился в это мебельное море, но очень скоро понял, что найти нужную доску вряд ли удастся, а выйти отсюда самостоятельно он наверняка не сумеет. Во всяком случае, он пожалел, что не запасся компасом и сухим пайком, как перед многокилометровым походом.

Его обступали со всех сторон изящные горки в стиле рококо и ореховые платяные шкафы, застекленные шкафчики красного дерева эпохи Александра Первого Благословенного и тяжелые, мрачные книжные шкафы времен Александра Третьего Миротворца, замысловатые палисандровые трюмо с высокими зеркалами, шифоньеры в стиле неоренессанс и ампирные бюро с чеканными бронзовыми накладками. Красное дерево и карельская береза, черное дерево и орех. Круглые ножки, продолговатые ножки, ножки с когтистыми звериными лапами, подлокотники с львиными мордами, ножки-кабриолет…

Дмитрий Алексеевич свернул в боковой коридор – и в глазах у него зарябило. Серебристый клен и розовое дерево, бронзовая отделка и перламутр, маркетри и инкрустации… резные кресла эпохи Павла Первого и массивные столы времен Елизаветы Петровны…

Старыгин снова свернул, прибавил шагу – и вдруг увидел знакомый ореховый шифоньер. Он готов был поклясться, что этот предмет меблировки уже попадался ему сегодня.

Дмитрий Алексеевич порылся в карманах, достал синюю пластмассовую расческу и положил ее на крышку шифоньера. Затем он снова углубился в мебельный лабиринт.

Сплошная китайская стена платяных шкафов, лес вешалок для одежды и стоек для зонтов, ломберный столик Екатерининской эпохи и черный резной стул Петра Великого…

Еще один поворот – и снова перед Старыгиным возник ореховый шифоньер. На его крышке лежала синяя расческа, значит, ошибки быть не могло – шифоньер тот же самый.