Ирина Мельникова - Бесы Черного Городища

Ворота оказались закрыты. Никто не встречал молодого человека. Он приказал вознице остановиться и вышел из кибитки. Разминая затекшие от долгого сидения ноги, огляделся по сторонам. Вытянувшийся поперек подъездной аллеи высокий каменный забор с выступами и бойницами, с тяжелыми, обитыми листовым железом воротами был всего лишь задней стеной двух флигелей с конусовидными крышами. Флигели эти, украшенные псевдоготическими деталями, ажурными арками и башенками, напоминали собой старинные ратуши Фландрии. И неудивительно, прадед нынешнего владельца дома был выходцем из тех благословенных мест…

Возница подошел к воротам и повернул массивное чугунное кольцо. Несколько раз бухнул колокол, веревки от которого приводились в движение кольцом. Залаяли собаки и, подбежав к воротам, стали бросаться на них, яростно рычать и подсовывать оскаленные морды в узкую щель над землей.

Следом раздались сердитые крики: псов отгоняли, и, судя по их оглушительному визгу и завыванию, палкой или ногами.

Наконец ворота распахнулись, и взору приехавшего предстал здоровенный мужик с лохматой бородой, одетый в зипун, чем-то смахивающий на военный камзол павловских еще времен, но ветхий и без пуговиц.

— Барин! — завопил он радостно. — А мы не ждали вас скоро! Распутица да хляби, едри их в корень! Снег ужо срывается! — Он радостно взмахнул руками и, повернув голову, рявкнул куда-то за спину:

— Федотка! Итить твою мать!

Встречай барина!

— Позволь, Данила! — Молодой человек отстранил мужика и прошел мимо него в ворота. И только бросил через плечо:

— Лошадей прими, а возчика вели накормить и на ночлег определить! Завтра утром мне возвращаться.

— Слушаюсь! — вытянулся в струнку с самым довольным видом Данила. — Сей момент велю исполнить. — И поспешил к кибитке.

А гость, не оглядываясь, ступил на огромный двор, заросший убитой заморозками травой и усыпанный толстым слоем опавшей листвы. По двору бродили десятка два гусей и важные толстые индюки. Молодой человек сразу отметил, что подобного беспорядка прежде не случалось. И двор вовремя убирали, и птицу держали на птичьем дворе. Но сейчас его не поразил бы даже вид свиней, копошившихся в истоптанных и загаженных птицей лужах. Все пришло в запустение, и он знал почему. По очень грустной и неприятной причине, из-за которой он вынужден был оставить учебу в университете и мчаться за тридевять земель в эти гиблые края, который он когда-то, как ему казалось, оставил навсегда.

Какой-то мужик — приехавший не узнал его издалека — тащил на поводках трех огромных волкодавов. Они упирались и злобно огрызались, порываясь броситься в сторону гостя.

Тот усмехнулся, даже собаки отказываются признать его за своего, а дом — тот и вовсе пялится на него грязными окнами, как на чужака, посмевшего незаконно вторгнуться в пределы усадьбы. Впрочем, так оно и есть на самом деле. Здесь ему ничего не принадлежало и уже никогда принадлежать не будет.

Молодой человек брезгливо стряхнул с лацкана сюртука гусиное перышко и громко крикнул:

— Данила, неси багаж в дом! — И сделал несколько шагов по пешеходной дорожке, которая шла вдоль подъездной дороги.

— Сашенька! Голубчик! Александр! — Радостные крики раздались одновременно с двух сторон. И молодой человек остановился.

С крыльца навстречу ему спускалась маленькая сухонькая старушка в накинутой на плечи толстой шали, а из-за угла флигеля вывернул и застыл на одном месте высокий крепкий парень в одной рубахе, домотканых портках и босиком.

— Няня! — Лицо молодого человека преобразилось. Глаза его сияли, а рот растянула улыбка. — Няня! — повторил он и раскрыл ей свои объятия.

Старушка прижалась к его груди, обхватила руками за плечи и запричитала сквозь слезы:

— Сашенька! Радость ты наша! Удалось-таки свидеться!

А матушка-то, Анна Николаевна, царствие ей небесное, не дожила, не дотерпела! — Она уткнулась лицом в грудь воспитанника, и плечи ее затряслись от горького плача.

— Ну, нянюшка, ну, милая! Уймись! Слезами горю не поможешь! — Он гладил ее по спине, но старушка от его ласковых слов и уговоров плакала еще сильнее.

Александр, продолжая обнимать свою старую няньку, перевел взгляд на парня, который в двух шагах от него переминался с ноги на ногу, от холодной росы они покраснели, точно гусиные лапы.

— Федотка, я тебя не узнал. — Гость усмехнулся. — Ишь вымахал, выше меня на голову небось?

— Да я, что я? — смутился тот. — В городе оно знамо как… Не разъешься! А у нас сметана да сало. И молока — хоть купайся в ем!