Анна и Сергей Литвиновы - Вспомнить будущее

Я воспринял смерть бизнесмена если не как личную утрату, то как гибель человека, хорошо знакомого.

Помнится, говаривал мне отец-покойник: «Не будь ты, Алеша, таким впечатлительным!» – но с натурой не поспоришь, ее не переделаешь.

Однако больше в новостях ничего о Нетребине не сообщалось, и постепенно заноза от утраты рассосалась бы – но на пятый день после убийства мне позвонила вдова, Алина Григорьевна. Первым впечатлением было, что она на грани истерики. Нет, она была уже ЗА этой гранью.

– Алексей Сергеич, помилуйте, я не знаю, почему звоню вам – но это ужасно! Мишу убили, но они… Они намекают, – да даже не намекают, в открытую говорят – что это я. Я не знаю, чем вы сможете помочь, но вы хоть производите впечатление порядочного человека. Поймите, мне некуда обратиться. Пожалуйста, Алексей Сергеич, приезжайте ко мне, пожалуйста!

Меня, конечно, умилила ее оговорка: «Вы хоть производите впечатление порядочного человека» – но она свидетельствовала о том, в сколь тяжелом моральном состоянии дама пребывает. И о том, что ей реально не к кому обратиться. Раз уж она звонит человеку, с которым почти незнакома, которого видела всего раз в жизни, – значит, действительно дело подошло к краю.

Я слабо себе представлял, чем могу Нетребиной помочь, разве что поддержать психологически, но поехал.

Квартира Нетребиных размещалась в угловом пентхаусе старого пятиэтажного дома на ***ском бульваре. Из окон, выходящих на две стороны света, открывался чудный вид на Старый и Новый Арбат, бульвар и храм Христа Спасителя. Квартира была четырехкомнатной и насчитывала метров сто пятьдесят. Я небольшой знаток цен на столичную недвижимость, однако даже у меня не возник бы вопрос, а стоит ли данное жилое помещение миллион долларов. Конечно, миллиона оно стоило, и даже много, много больше – а вот сколько конкретно, я не понимал, потому как не привык оперировать в своей повседневной жизни подобными суммами. Может, пять. А может, семь или десять – потому как и отделана квартира оказалась с той изысканной простотой, которая достигается только благодаря лучшим дизайнерам и самым современным и качественным материалам.

Когда я прибыл, Алина уже взяла себя в руки и даже постаралась к моему приезду привести себя в порядок. Однако выглядела она, разумеется, неважно. Штампом будет говорить, что за прошедшую неделю женщина постарела на столько-то лет. Хотя, конечно, сдала мадам Нетребина сильно. И если в прошлую нашу встречу выглядела молодой и даже юной, моложе меня, то теперь женщина смотрелась явно старше. Синие тени под глазами, растрепанные волосы, облупившийся маникюр. Сейчас она не плакала, но припухшие глаза и покрасневшие крылья носа свидетельствовали, что этому сырому занятию она предавалась совсем недавно и долго.

– Пойдемте, – первым делом сказала Алина.

– Куда?

И тогда она прошептала, только артикулируя слова, но почти беззвучно:

– Нам нельзя здесь говорить. – А вслух, преувеличенно громко, произнесла: – Мне надо кое-что вам показать.

Она закрыла квартиру. Вниз мы спустились на лифте красного дерева – новейшей и не очень удачной стилизации под старину, под великолепный серебряный век. Вышли из прохладного и полутемного беломраморного подъезда на яркий, летний и грохочущий бульвар. Страшно подумать, сколько риэлторы слупили с хозяев и за этот подъезд, и за лифт – не говоря уж о самих апартаментах.

– Пойдемте куда-нибудь, – сказала Алина. – Хотя бы в кафе. Там тяжело подслушать и записать, особенно если не знают заранее, где будет встреча. Мне Миша об этом рассказывал. Он знал – а откуда, мне неведомо. Он не говорил.

– За вами следят? – осведомился я.

– Я уже ничему не удивлюсь.

И мы пошли в буфет Дома журналистов. Туда меня как-то водила первая моя супруга Наташа Нарышкина, мечтавшая в пору нашего совместного проживания снискать лавры газетного волка. Это ей, замечу в скобках, удалось. В отличие от второй ее мечты: построить долгий и счастливый брак со мной. Брак у нас получился короткий и НЕсчастливый. И видит бог, скажу откровенно и самокритично, далеко не она одна была тому виной.

До Домжура надо было пройти минут пять по бульвару, а потом под землей пересечь Арбатскую площадь. Нетребина доверчиво оперлась о мою руку, однако молчала. О деле своем не заговаривала, но беседу о погоде и прочих пустяках заводить не считала нужным.

Буфет Домжура имел два неоспоримых преимущества: там было полутемно и шумно.