Екатерина Островская - Мотылек атакующий

Женщина покосилась на Машу и, переходя на шепот, склонилась к уху слушательницы.

– В общем, сказали, что Павлика заберут на органы… Мы обе в слезы. Только утром я поняла, что пугают. И сама пошла в прокуратуру. Только не в районную, а уже в городскую. Потыкалась в разные кабинеты, пока не показали мне одну дверь. Постучалась туда. Вошла. А там мужик, такой гладенький, сидит. Выслушал меня, правда, внимательно и пообещал во всем разобраться. Я уж к двери пошла, а потом меня осенило. «Куда заявление подавать?» – спрашиваю. И слышу в ответ: «Не надо ничего никуда подавать. И писать ничего не надо. Считайте, я принял его в устной форме. Сам передам по инстанциям, кому нужно». «Нет, – говорю, – потом эти инстанции скажут, что никто им ничего не передавал. Надо, чтобы все по закону». А у мужика глаза сразу злыми стали. «Я сам здесь закон, – заявляет. – Вы что же, не доверяете власти?» Не сдержалась я и выдала, мол, сейчас правят те, у кого денег много. Все для них – и власть, и законы. А простым людям куда податься? Нас как прислугу держат, а детей наших на органы или на утеху маньякам… Этот гаденький как взвился! «Что вы себе позволяете? – орет. – Кто вам дал право такие вещи про нашу страну говорить? Демократия не повод обливать все грязью. Идите отсюда, пока я полицию не вызвал!»

Попутчица Маши вновь замолчала. Выпрямилась и постаралась успокоиться. Но рассказ ее не был закончен.

– Вот такой разговор был у меня в прокуратуре, – опять донесся до Маши голос женщины. – Но это еще не все. Вечером Татьяна с работы шла, на нее напали. Ударили, она упала, поднимается – так ее еще и еще. Что она против мужиков сделает? А кричать боится: вдруг убьют сразу. Повезло, что сосед из другого подъезда машину ставил неподалеку, увидел, как женщину ногами избивают. Схватил ключ разводной и бросился на подмогу. Одному врезал, да мало, видать, потому что и ему досталось. Спас он дочку мою, бандиты убежали. Самое обидное, что рядом детская площадка, и там были подростки, парни и девчонки, человек десять. Сидели и смотрели, как людей избивают, пили пиво и смеялись. Сильно побили Татьяну, но, слава богу, не сломали ничего, хотя синяков было много. А у соседа сотрясение мозга и зубы выбиты. Полицию, конечно, вызвали, те протокол составили. Мы в травмпункт съездили, справку получили. Ждали ответа, не дождались, пошли в отдел сами. А нашего заявления и нет. Хотя мы подробно изложили, почему и отчего все случилось. Что делать – не знаем. А зятек пропал куда-то. Люди видели его на улицах, живой вроде. Говорят, побирается. Не милостыню просит, а на метро, мол, бумажник в автобусе вытащили. А нас в покое не оставляют, звонят. В последний раз сказали, что срок – неделя, а потом за деньгами придут какие-то серьезные люди. Вот я и поехала в Москву. Пенсию получила, купила билет и внука с собой взяла. А то вдруг придут, когда меня нет, и утащат его…

– Вы так спокойно говорите об этом, – покачала головой слушательница. – Неужели не страшно?

– Еще как страшно! Поэтому в Генеральную прокуратуру и тороплюсь. Не примут, так я к президенту пойду. Лягу на пороге Кремля, буду лежать, пока он не поедет куда-нибудь. За ноги меня оттуда потащат – орать начну. Пусть люди смотрят. Каждый день буду приходить. Себя бензином оболью и сожгу, но так, чтобы записка осталась про наше с дочкой горе и что никто не хочет помочь. У меня муж охотником был, после него ружье оставалось, но зятек продал. А так пошла бы в тот зал и по автоматам палить бы стала. За что бы меня потом судили? За стрельбу в игровом зале? А какой зал, откуда? Их же нет! Но есть на свете люди, которые терпят, терпят, а потом всколыхнутся. И ружья у них не проданы перекупщикам. Всех бы гадов, которые на нашей крови наживаются, надо…

– Тише вы! – поспешила остановить женщину слушательница и показала глазами на Машу, которая тихо сидела возле окошка, глядя на пролетающие мимо темные пригороды.

– Девушка, – обратилась к ней слушательница, вероятно, для того, чтобы прервать опасный разговор, – у вас дети есть?

– Нет, – ответила Маша.

– Это плохо. Детей надо побольше иметь. А вы чем вообще занимаетесь?

– Спортом.

– Я так и подумала. Уж больно вы ладненькая, как статуэточка.

Рассказчица, которая гладила внука, подняла голову.

– Гимнастикой занимаетесь?

– Нет, – покачала головой Маша, – бегом.

– Я раньше любила гимнастику смотреть, когда по телевизору показывали. Переживала за наших. А сейчас не хочу. Хорошо, конечно, когда побеждают наши, но ведь не за страну они бьются. Победят – им денег дают многие тысячи, дорогие машины, квартиры. А девчонки потом фотографируются голыми в журналах для мужчин. Неужели денег им не хватает? Но это их личное дело, только ведь они еще идут депутатами в Государственную думу и учат других жить, законы принимают, которые никто исполнять не собирается. Да и пишутся те законы не для депутатов, не для бизнесменов, а для тех, кто как жил в бесправии, так и умрет в этой мерзости. И ведь никто этих депутатов не избирает, ни спортсменок, которым нравится голыми сниматься, ни бизнесменов, которые рядом с ними сидят. Какая-нибудь партия составит список…