Наталия Левитина - Блондинка в Праге

Понятно, почему Его Превосходительство не интересуют милые сувениры в виде автомобилей и квартир, в то время как другие чиновники охотно принимают от нас подарки. У Зарницкого другой уровень, другой масштаб. Он долетел до стратосферы, и блага, приобретаемые за деньги, его уже не интересуют.

Таксист, уяснив, что по-французски я не говорю, проникся ко мне презрением. Английский язык он принципиально не воспринимал, а услышав адрес, месье и вовсе задрал нос. Наверное, революционный огонь Марсельезы полыхал в его венах, и ему было противно везти богатенькую леди в буржуазное логово.

Довёз и даже не побрезговал моими новенькими евро! Без пятнадцати три я очутилась у массивной чугунной решётки с домофоном и застыла в неподвижности. В глубине маленького сада возвышалось здание в османском стиле. Пятнадцать минут я просто стояла и ждала, а заодно наслаждалась – тишиной, воздухом Парижа, запахом листвы, нагретой солнцем, и умиротворением, царившим вокруг.

Я так и не придумала интересного начала для нашей необычной беседы с Зарницким. То, в каких условиях состоится встреча, сбивало с толку. Как себя вести? Вероятно, надо держаться как-то иначе. Сейчас я буду гостьей, а не заурядным представителем толпы бизнесменов, жадно ищущих внимания Зарницкого. Он сам пригласил меня сюда!

Гостья!

Размечталась.

Он уделит мне пять минут. Возможно, даже и говорить не захочет. Пролистает документы и – да, да, да! – поставит размашистую подпись в нужных местах.

Вот и отлично. Я буду безумно счастлива.

Проблема в том, что Зарницкий всегда хочет поговорить. Он забрасывает мне в душу рыболовный крючок, а потом мучительно долго тянет и тянет леску, добиваясь признаний и оставляя внутри царапины.

Поскорее пережить неприятную процедуру и отправиться обратно в Прагу, к любимому Володечке, в его надёжные крепкие объятия… И у нас будет ещё одна безумная ночь, а потом другая…

Домофон загудел, и замок на воротах щёлкнул ещё до того, как я дотянулась до кнопки рукой. Неужели Зарницкий разглядел меня в окно?

Апартаменты располагались на третьем этаже. Анатолий Александрович сам открыл дверь, и я вошла в громадный холл. Роскошный паркет сиял янтарём и золотом, сквозь многочисленные распахнутые белые двери в зал вливались потоки солнечного света.

– Добрый день, Елена, – сказал Зарницкий. Он впервые за многие месяцы знакомства отбросил прочь моё отчество. А ещё – пожал мне руку, взяв её в обе ладони.

Он был в рубашке-поло и светлых брюках – снова шок для меня, ведь раньше я всегда видела его в строгом костюме и галстуке. Выглядел Зарницкий каким-то замученным, если не сказать убитым.

– Я рад, что вы приехали. Сюда, ко мне домой. Вы вдруг позвонили, и я подумал: а ведь это именно тот человек, которого я хотел бы сейчас увидеть.

Я стояла ни жива ни мертва, ошарашенная признаниями, не понимая, что говорить и как реагировать. Обстановка, вид и тон Зарницкого – всё это и близко не соответствовало атмосфере всех наших предыдущих встреч. Возможно, у него что-то произошло? Он сам на себя не похож. Глаза красные, раздражённые, белки в сеточке кровеносных сосудов. Мучается от аллергии? Или…

– Анатолий Александрович, – неуверенно произнесла я. – А у вас ничего не случилось?

– Лена, – сокрушённо покачал головой Зарницкий. – У меня собака умерла. Псина моя любимая. Барин.

– Ах… – я прижала руки к груди. – Да вы что?!

– Да. Вот так. – О-о… Это горе… Как я вам сочувствую! Я нерешительно дотронулась до локтя Зарницкого, а хозяин дома окончательно сник, сгорбился, уменьшился в размерах. Он всегда был для меня олицетворением силы и власти. Там, за плотным занавесом, недоступный нашему плебейскому взору, он управлял процессами – растягивал сжатые пружины и давил на самые тугие педали. А вот сейчас стоит рядом, потерянный, убитый горем.

– Как жаль, – вздохнула я. – А сколько ему было лет? Вашему Барину?

– Пятнадцать.

– Для собаки это много.

– Да, я понимаю… Он уже был совсем старым, хромал. Он почти оглох, но тщательно маскировался. Не хотел признаваться, что ничего не слышит. А я ему подыгрывал.

– Как это? – улыбнулась я.

– А так. Приковыляет и смотрит: «Ты же звал? Вот он я, пришёл!» Ну, тогда я делаю вид, что действительно звал. Но кажется, он успевал понять, что снова лопухнулся… Знаете, обидно и грустно в этом признаваться, но, похоже, он был моим единственным другом. Сейчас я это понял.

Мы стояли рядом. Я уже абсолютно не испытывала страха. Зарницкий превратился в обычного человека. Он переживал утрату, и я искренне ему сочувствовала.