Юрий Тихонов - Следствием установлено…

— Ну хоть какие на них были головные уборы?

— Не помню, — виновато ответил железнодорожник. — Кабы знать заранее, а то ведь… Драка и драка, мало ли их тут происходит.

— Печально, — с досадой пробормотал Вячеслав.

— Что знаю — выложил вам, как на духу, а врать зачем, я не из таких, — обиделся вдруг Чеботарев и пошел к дому.

— Как часто мы заблуждаемся в способности свидетеля или потерпевшего запомнить увиденное, — сказал Стрельников, когда железнодорожник ушел. — Сколько раз случалось слышать, как следователь допытывается у иного бедолаги: «Почему ты не заметил, как выглядит преступник, в чем он был одет, в каком направлении шел и так далее?» А тот только пыхтит и краснеет, да боится, что обвинят в укрывательстве. Что греха таить, и за самим такое водилось. А вот представь себя на месте Чеботарева. Спешишь на работу, мимо проносятся люди, миг, и все. Запомнишь ли их внешний вид? Где там!

— Это верно, — задумчиво отозвался Вершинин, — но спрашивать надо — вдруг в памяти свидетеля остались какие-то крохи, а через несколько дней он и их забудет. Сейчас Чеботарев вспомнил о выкрике, но через неделю мог забыть. Кстати, не кажется тебе странным этот выкрик: «Бей его один!»

— Какая странность? Бежит группа парней, преследуют друг друга, в запальчивости выкрикивают разные фразы.

— Правильно, может быть, и так. Но почему именно «бей его один». Ведь догоняют все, а бей один. Непонятно. Вот если бы просто: «бей его», тогда все понятно, но «один» не укладывается у меня в голове. Нет даже примитивной логики. Если бы один уже догонял жертву, а трое отстали, команда «бей его один» была бы понятна. Но ведь Чеботарев говорит, что четверо преследовавших бежали рядом, а тот, кто убегал, был впереди.

— Может, ошибается железнодорожник?

— Вряд ли. Он говорил убедительно. Стоит поразмышлять. Выкрик должен звучать или, как уже я сказал, просто «бей его» или «бей его, Витька, Колька или Сашка». Ладно, подумаем на досуге. Чуликова и Алпатьева детально проверили? — изменил Вершинин тему разговора.

— Да.

— Хорошо. Но все-таки пришли мне их завтра в прокуратуру, хочу сам поговорить. Как с вокзальными связями Шестакова?

— Каждый вечер у нас там задействованы оперативники и дружинники. Выявляем подозрительных, но пока безуспешно.

— А я берусь полностью выяснить окружение Шестакова в поселке, где он жил, в училище, у родственников. Твоя же задача, как и прежде, — вокзалы. Но смотреть там надо все тщательно, не так, как провели допрос жителей улицы.

— Да, тут действительно накладочка получилась, и я завтра спрошу кое с кого.

— Спрашивай, спрашивай. Ну, прощай, пора по домам.

Визит к Кулешову Вершинин наметил на субботу. В вестибюле больницы он наткнулся на группу студентов в белых халатах. Из гардеробной выглянула рыхлая пожилая женщина с настороженным выражением лица.

— Мне к Кулешову в четвертую палату, — сказал Вершинин и протянул ей пальто.

— К нему нельзя, — безапелляционно заявила она и отодвинула пальто в сторону.

— Как это нельзя? — растерялся Вершинин.

— Нельзя и все. К нему не велено никого пускать. Только по разрешению врача.

В кабинете врача худенькая, остроносая женщина сосредоточенно делала какие-то пометки в журнале. Она вопросительно взглянула на вошедшего.

— Мне необходимо навестить Кулешова из четвертой палаты. Дайте указание пропустить меня, — тоном, не терпящим возражения, сказал Вячеслав.

— Это я запретила. Пока больного навещать нельзя, — она вновь склонилась к бумагам.

— Послушайте, я… — он уже хотел было сказать, кто он такой, и даже по привычке полез в карман за удостоверением, но вовремя спохватился: в такой ситуации удостоверение не поможет, а скорей помешает. Одно дело просто посетитель, а другое — следователь прокуратуры. — Послушайте, доктор, — тон его стал просительным, и женщина вновь подняла голову от стола. — Я прибыл сюда по личной просьбе Игоря Арсеньевича, переданной мне два дня назад. Он очень ждет моего прихода.

— Вы его родственник или знакомый? — поинтересовалась врач.

— Знакомый, хороший знакомый.

— Со вчерашнего дня мы не пропускаем к нему посетителей, за исключением жены: он в тяжелом состоянии.

— И все-таки я бы попросил вас пропустить меня.