Евгения Михайлова - Как свежи были розы в аду

– Точно – нет.

– Ну да. Конечно. А все ж родня. Не пригласишь чаю выпить? Устала я, ноги болят.

Валентина молча показала ей в сторону кухни, когда они туда вошли, включила электрочайник, налила чашку чая и поставила перед гостьей, которая сразу устроилась за столом. Галина Ивановна цепким взглядом окинула все поверхности, не обнаружила ничего и кротко спросила:

– А сахарку, деточка, нельзя?

– У меня его нет.

Галина Ивановна долго пила безвкусный чай, вздыхала, глядя в спину Вали, которая курила, уставившись в окно. Потом сладко начала:

– Сашка квартиру у меня снимал, когда учился. Молодой совсем. Ну, и дочка у нас родилась. Люда.

– Как же его угораздило?

– Влюбился в меня, когда портрет рисовал.

– Блеск! Вы пришли поделиться со мной воспоминаниями?

– Как хочешь, Валечка. Могу и поделиться. Бросил он нас. Одна я все тяну по сей день. Дочка… Ой, непутевая дочка получилась у Майорова. И жизнь у нее не сложилась. Муж помер. Ребенка пришлось в детский дом отдать.

– Что? – резко повернулась Валентина. Фраза ударила по ее обнаженным нервам совершенно неожиданно. Перед внутренним взглядом пронеслись кадры самого страшного кино ее жизни. Домработница Нина уносит ее сына к себе домой… – Что значит в детский дом? Почему? Где он сейчас?

– А кто ж его знает… Ему уж больше двадцати. Может, даже женился. Может, и нет его на свете… Я ж не могла его навещать. Дочка у меня совсем плохая.

– Что с ней?

– Откуда я знаю? Мы к врачам не ходим. Бедные мы. Припадки у нее.

– Чего вы хотите от меня?

– Так я познакомиться только. Нет у нас никакой родни больше.

– Мы вроде бы выяснили, что я вам не родня.

– Ну не скажи. Меня как позвали на передачу, потом юрист со мной говорил. Ну, типа то, что от Людкиного отца осталось, ей тоже полагается. Он сказал: если ты захочешь поделиться. Можно, говорит, и через суд…

– А. Ясно. Вали-ка отсюда, Галина Ивановна. Надоела ты мне, честно. Ну, пришла, попробовала, не прокатило, это понятно, нет?

– Понятно, – послушно кивнула головой Галина Ивановна. – Не в настроении ты. Даже не показала мне квартиру, где мой Сашка жил… Хорошо-хорошо. Ухожу. Вот я тебе на бумажке телефон и адрес наш написала. Может, захочешь в гости приехать. Ты ж тоже одинокая, как моя Людка.

Она встала и уверенно направилась к входной двери. Валентина молча вышла за ней в прихожую, открыла дверь и спросила:

– Вы точно никогда не были в этой квартире?

– А что?

– Сориентировались хорошо. У нас нестандартная планировка. Люди чаще всего сворачивают в другой проем – туда, где кладовка. Ну, это я так. Можете не отвечать.

Она закрыла дверь. Прислонилась к стене. Одинокая. Это как-то иначе называется. Когда посреди бурного человеческого потока только ты в ловушке с тремя призраками, которые терзают твою душу без устали. При жизни все избавиться хотели и после смерти не отпускают. Она взяла трубку телефона, набрала номер.

– Здравствуй, Нина. Колю позови, пожалуйста.

– Он спит, Валя.

– Сейчас два часа дня.

– Но я же говорила: на него напали, он переживает, боится, ночью спит плохо. В глазах, говорит, темнеет, голова кружится от сотрясения… А что ты хотела ему сказать?

– Чтобы приехал за деньгами.

– Привет, ма, – раздался совсем не сонный голос сына, который, конечно же, слушал разговор по другой трубке. – А когда приехать?

– Завтра, – сказала Валя. Она уже жалела, что позвонила. Сегодня она точно не сможет сдержать крик, который постоянно забивает ее горло.

Она положила трубку, быстро вошла в спальню и закрылась изнутри на ключ. Как будто кто-то мог к ней войти. Заметалась между окном, из которого выпала мать, и столом, где на мониторе ноутбука опять появилось новое письмо. Достали. Она выдвинула ящик стола, чтобы приготовить на завтра деньги для Коли. Вместо этого выгребла все, что там лежало, и бросила на пол. Деньги, таблетки, порошки. Ничего ей не было нужно сейчас. Ей вообще не надо ничего, что можно купить за деньги. А от вида таблеток и порошков мозг сам собой распух, расплылся, стал давить на черепные кости и рваться на волю. Вот и дожила она до такого счастья: доза больше не требуется. Валя увидела щель между шторами и в ужасе задвинула ее. Затем взяла с кровати одеяло, встала на стул и повесила его поверх штор, чтобы ни один луч солнца не заглядывал в ее ночь. Потом свернулась на кровати, как в тюремной камере, и больше не боролась с видениями, которые явились ее терзать. Мама отводила в сторону мягкие бархатные глаза, тетя Надя обжигала ее голубыми лучами, отчим неловко улыбался, страдая из-за своей вины… Маленький мальчик смотрел растерянно, косил и показывал пальчиком на нее и Нину, называя обеих «ма»… А потом вдруг сегодняшняя старуха взяла его за руку и повела в детдом. И незнакомая женщина рухнула на пол, забилась в припадке. «Будь ты проклят! – кричала Валя прямо в лицо отчиму. – Что ты натворил на этом свете!»