Евгений Сухов - Ларец с опасным сюрпризом

По большому счету Петр был всего-то «рабочей лошадкой» в экспертно-криминалистической группе, чтобы снять значительную нагрузку с экспертов, считавшихся людьми творческими, от заключений которых во многом зависит работа дознавателя и следователя. Но он умел держаться таким образом, как если бы на месте преступления (разумеется, после покойника) был едва ли не самой значимой фигурой. И надо отдать ему должное, свою роль Гиппиус играл великолепно. Гордая осанка и поставленный голос вводили в смущение даже опытнейших оперов, искушенных в тонкостях человеческой психики и повидавших на своем веку немало колоритнейших фигур, что заставляло относиться к нему подчеркнуто уважительно. Задача Петра заключалась в том, чтобы произвести видео– и фотосъемки, снять отпечатки пальцев, размножить фотографии и вообще оставаться на подхвате у экспертов, которые впоследствии займутся собранным материалом. Но в своей работе Гиппиус, вне всякого сомнения, был Микеланджело Буонарроти. Собственно, за это его и ценили.

Заметив подошедшего Никольского, он поприветствовал его легким кивком и, стащив с шеи фотоаппарат, принялся снимать оставленные на земле отпечатки подошв, затем собирать под ногами сор, не замечая любопытных взглядов, направленных в его сторону, как если бы на свете не существовало более занимательного занятия.

Эксперты, перебросившись парой фраз, двинулись в распахнутый настежь балок. Фигурами они были покрупнее – не в смысле позитуры или веса (телосложения они как раз были самого что ни на есть худощавого), а в смысле значимости при поиске преступников, все-таки имели офицерское звание. С обоими экспертами Илья Никольский также был достаточно хорошо знаком. Тут ничего не поделаешь, круг-то один!

Они очень напоминали друг друга, даже в звании были одном – капитанском. Правда, один был пострижен коротким ежиком – его звали Никита Чумаков, а у другого, Федора Шерстнева, через светлые волосы проступала небольшая плешь. Худосочные, скуластые, они вгрызались в работу, как голодные бультерьеры в кусок жирной кости.

Никольский прошел в чистый балок с аккуратно заправленной раскладушкой, стоявшей вдоль стены, и электрической плитой на низеньком столике. Надо полагать, что сторожевой балок был не только местом отдыха, но еще и кухней со столовой. Вдоль правой стены на полу лежал мужчина с открытыми глазами и перекошенным от боли лицом. Ворот его рубахи был широко распахнут, как если бы ему не хватало дыхания, а на левой стороне грудной клетки через светло-голубую рубашку просочилась кровь. Ее было немного, следовательно, кровотечение внутреннее.

Подле трупа с озабоченным видом стояли два эксперта и внимательно всматривались в его лицо, как если бы рассчитывали на внезапное воскрешение. Осознав тщетность предпринятых усилий, один из них, постриженный ежиком, посмотрел на вошедшего Никольского.

– Что можете сказать? – спросил Илья после того, как поздоровался.

После такого вопроса обычно начинается самое интересное: унылые физиономии экспертов приобретают одухотворенность, словно они не строят предположения, основанные на подобранных уликах, а упражняются в устном творчестве.

Стриженый для пущей убедительности дважды кашлянул в кулак и заговорил:

– Убитый был сторожем «Стройинвеста». Зовут его Иван Петрович Кочергин, возраст сорок восемь лет. Работает в компании с прошлого года. Судя по всему, убит он был у входа в балок, где и обнаружилось значительное количество крови. Убийц было двое. Потом они внесли труп в балок и закрыли дверь.

Столь серьезным заявлениям невольно хотелось верить.

– Крови мало, – сдержанно заметил Никольский, сунув руку в карман, чтобы вытащить пачку сигарет, но тотчас раздумал, подумав о том, что балок с покойником – не самое подходящее место для курения.

– Так оно и есть, – легко согласился Чумаков, потрогав рукой топорщившийся ежик волос. – Скорее всего, ударили заточкой или чем-то острым наподобие испанского стилета. В этом случае крови почти не будет, да и рана на груди небольшая.

Илья слегка кивнул, это уже кое-что. Одно дело – удар кухонным ножом, и совсем иное – заточкой. Это уже почерк, если хотите, определенный образ жизни. Обычно заточки носят уголовники, прошедшие суровую зэковскую школу, а по тому, с каким мастерством проведен удар, можно было судить, что за плечами преступника немалый опыт.

– Заточку нашли?

– Пока нет, – отрицательно покачал головой второй. Глаза у него были светлые, ясные, и нужно было основательно всмотреться, чтобы уловить голубоватый цвет радужки. – Обыскали везде. Ищем!