Марина Крамер - Визит с того света, или Деньги решают не все

Тот долго отплевывался, кашлял и старался принять какое-то более удобное положение, но скрученные руки, почти вывернутые из суставов, не давали ему такой возможности.

– Хорош вертеться, не флюгер. – Леон ткнул его носком ботинка и посмотрел на Хохла, который, казалось, совершенно утратил интерес к происходящему, покуривал, облокотившись на капот «Опеля», и даже не смотрел в их сторону.

– Леон… гадом буду… черт попутал… – захрипел Рудой.

– Бабло, родимый? Все не нажрешься никак?

– Бабло, будь оно неладно… Ксюха хорошие деньги предложила… мы ж не наглухо, только напугать… а она бы потом около него сидела…

– Вот вы деятели, – сплюнул Леон с досадой, – не наглухо, говоришь? А Димас сейчас в тяжелом состоянии в реанимации отдыхает, и гарантий врачи не дают, а у него жена беременная. Как я в глаза потом смотреть буду?

– Я… я помогу… все бабки отдам ей…

– Да сдались ей бабки твои, выродок. Без тебя не справимся, ага. Вот если Димас на тот свет откинется – тогда что делать? И что с тобой будет, когда Михаил Георгиевич домой вернется? Ты ж понимаешь, что я тебя отсюда не выпущу теперь. Хотел уйти – тебя отпустили, а ты через полгода – такие финты? Сволочь неблагодарная.

– Леон… ну, Леон, помоги, а? – задыхаясь, попросил Рудой, и в голосе его явственно послышались слезы. – Я ж все рассказал…

– Да что с твоих рассказов-то? И без них уже все знаю давно. И про пацана, которого ты на гостью нашу натравил, и про то, как вы его убрать хотели, – Леон вынул сигарету и закурил. – Ты чем думал, когда под три трупа подписывался, а?

– Ка…каких три? – выпучил глаза Рудой. – Только баба в «Харриере» и пацан…

– А то, что с женщиной еще мужчина ездит, ты не узнал? Ну, зря. А он – вон стоит. И я сделаю проще – пусть он теперь и решает, что с тобой делать, потому что женщина эта – его жена, и никакая хозяину нашему не любовница. Так что два косяка ты упорол, болезный. И за них должен рассчитаться.

Рудой перевел взгляд в ту сторону, куда указал Леон, и вздрогнул. Внушительная фигура Хохла в этот момент показалась ему особенно устрашающей, а уж силу кулаков он успел проверить на собственной шкуре – до сих пор перед глазами летели мухи, а рассеченный лоб саднил. Хохол же смотрел на него безразлично, так, как смотрят на то, чему больше нет ни места, ни названия. Уже давно Женька не устранял никого своими руками, но, не задумываясь, сделал бы это, когда опасность грозила Марине. Этого же хромого рыжего недотепу ему было почему-то даже жаль – погорел, как дурак, на перспективе быстро заработать при помощи своего спортивного прошлого. Это хорошо, что внимательная Коваль рассмотрела шкета Иннокентия, а потом и учуяла этого Рудого в кафе… Было жаль Ворона, заплатившего очень дорогую цену за свою привязанность к Ксении и нежелание провести и разделить с ней остаток жизни.

– Слышь, отморозок, – заговорил Женька, подойдя ближе и присаживаясь на корточки, – а вот скажи, что ты на моем месте бы сделал, а? Вот если бы не я, а ты сейчас сидел здесь и смотрел на связанного урода, который твою любимую женщину, мать девятилетнего пацана, кстати, чуть на тот свет не отправил?

Рудой в ужасе закрыл глаза. Ответ напрашивался сам собой и был настолько очевиден, что необходимость в словах отпадала сама собой. Он бы – убил. И этот огромный мужик с выбеленными волосами и обожженными кистями рук сделает то же самое. Как глупо было ничего не проверить, повестись на обещания Ксении, вообще попробовать замахнуться на Ворона и эту бабу, которую он видел-то мельком один раз, лежа в кустах у этого самого дома с биноклем. Ксения-то выкрутится, это понятно, а вот он, Рудой, вряд ли… Умирать в тридцать девять лет совершенно не хотелось.

– Му…мужики… может, того… по-хорошему разойдемся, а? – жалобно заговорил он, переводя взгляд с Хохла на Леона и обратно. – Я уеду, так залягу, что никто никогда знать не будет, где я, а, мужики?

– Я фигею с первых пионеров, – прокомментировал Хохол. – И что же – мы тебя вот так за здорово живешь отпустим? А Ворону что мычать будем? Мол – убили и съели, потому и трупа нет? Красиво придумал. И потом – у меня, знаешь ли, принцип… я никогда не оставляю свидетелей, потому до сих пор жив и не на киче, ясно? Так с какого праздника для тебя должно быть исключение?

– Я… я заплачу…

– Это ж сколько ты с Ксюхи содрал, болезный, коль так легко расшвыриваешься? – вмешался Леон с улыбкой. – Нам бабла, Димкиной жене – бабла, сам в бега – тоже, поди, не с пустым карманом. Щедрая Ксюха оказалась, как я погляжу