Ежи Эдигей - Фотография в профиль

— Ну и что?

— А то, что в гестапо и даже в обычных тюрьмах поляков одевали по-другому. Такие «наряды» они носили только в лагерях. Причём, когда кого-то из узников высылали — часто по требованию гестапо — за пределы лагеря, то его экипировка, если её можно так назвать, менялась: робу обязательно заменяли цивильной одеждой.

— Не понимаю, какая разница, во что они были одеты?

— Всё очень просто. Такую фотографию можно было сделать только в одном из лагерей.

— Допустим.

— Дело нешуточное. Баумфогель, если взглянуть на его послужной список, — никогда не был сотрудником лагерной администрации ни в одном из концлагерей.

— Он мог туда отправиться, чтобы кого-нибудь допросить.

— Если даже допустить, что так и было, то допрос вёл бы не он, а ка-кой-нибудь гестаповец из местного Politische Abteilung [14] Политический отдел (нем.). . Эти господа очень ревниво относились ко всему, что входило в их компетенцию. Баумфогеля они обязательно посадили бы на допросе где-нибудь сбоку, чтобы он слышал вопросы и ответы допрашиваемого. Кроме того, я могу смело утверждать, что концлагерь здесь ни при чём.

— Почему?

— Потому что в кабинете нет решёток на окнах. В лагерях они были непременным атрибутом каждого помещения лагерной администрации. Исключений из правил не существовало.

— Но может быть, допрос вели в каком-нибудь служебном здании, находящемся рядом с территорией лагеря.

— Лагерная охрана никогда бы не позволила узнику выйти за пределы этой территорий. Мой печальный четырёхлетний опыт пребывания в концлагерях позволяет мне об этом говорить со стопроцентной уверенностью. Можете поверить мне на слово: я досконально знаю обычаи, которые регулировали лагерную жизнь.

— И какой вы делаете вывод?

— Пока не знаю. Не удивлюсь, если снимок преподнесёт нам ещё какой-нибудь сюрприз. Я беспрерывно размышляю об этом и призываю вас, пан подполковник, последовать моему примеру.

Качановский задумался.

— Ваше открытие, — сказал он, — в корне меняет ситуацию. Мне кажется, что прогресс нашей совместной акции очевиден. Если бы ещё знать, в каком направлении мы двигаемся.

— Весь вопрос в том; откуда взялась лагерная роба? — рассуждал вслух адвокат. — Как только мы получим ответ, разгадка будет найдена. Без этой «мелочи» успех невозможен.

— Давайте пошлём фотографию в музей в Освенциме. Может быть, там нам окажут квалифицированную помощь?

Рушиньский возразил:

— Если мы не поможем себе сами, бессмысленно уповать на чудо.

— Надо найти хотя бы одного из двух помощников Баумфогеля, изображённых на снимке, — вздохнул подполковник.

— Напрасные мечты, — отрезал адвокат. — В Польше можно даже не искать. Они потягивают сейчас пиво в какой-нибудь пивной в Мюнхене или в Кёльне и вспоминают давние времёна, когда им так замечательно жилось в генеральном губернаторстве. Если бы я знал, где они там обитают, то не колеблясь отправился бы к этим негодяям, чтобы получить от них хотя бы крупицу истины.

— Ничего бы они вам не рассказали. Эти темы у них не в почёте.

— А что если ещё раз побеседовать со Станиславом Врублевским?

— Кому вы предлагаете — себе или мне? Я беседовал с ним десятки раз и каждый раз слышал только одно: «Я не Баумфогель».

— Мне он повторял то же самое. Впрочем, теперь-то я не сомневаюсь, что он говорил правду. Я много раз пытался вызвать своего подзащитного на откровенность. Но все попытки что-то узнать о загадочном снимке заканчивались безрезультатно: он неизменно вызывал караульного и требовал увести его в камеру. Адвокат не может удерживать заключённого, если тот отказывается с ним говорить. Другое дело — вы. С офицерами милиций Такие штучки не проходят.

— Зато можно отмалчиваться, как это не раз практиковал Врублевский, встречаясь со мной. Очередная встреча с ним нецелесообразна. Кстати, сейчас это и невозможно, так как он тяжело заболел и находится в тюремной больнице.

— Что-нибудь серьёзное?

— Сильное нервное потрясение. Закономерная реакция на приговор.

— Скоро я начну верить, что он действительно двойник Баумфогеля. Другого объяснения этой истории я не нахожу.

— Не говорите чуть, Можно жонглировать подобными аргументами в зале суда, если вам нечего больше сказать, но не в нашей беседе.

— Извините, но какое объяснение предлагаете вы?

— Чудесами здесь и не пахнет.

— Уточните, пожалуйста, вашу мысль.

— Вы уже сделали шаг вперёд — заметили на снимке лагерную робу. Это ещё раз свидетельствует о том, что напряжённая работа ума обязательно материализуется в конкретные результаты,