Ирса Сигурдардоттир - Возьми мою душу

Ноги. Четыре мощных ноги. Так ему и было сказано. «Никто ни о чем не догадается. Все подумают — произошел несчастный случай. Прискорбное происшествие со смертельным исходом, — вспоминал Эйрикюр. — Так не должно быть. Люди обязаны знать, что это убийство, а не глупость с моей стороны. Надо мной достаточно смеялись. Постоянно отпускали язвительные шуточки по поводу профессии. Мои способности читать ауру мало кто воспринимал всерьез. Не хватало только стать посмешищем и после смерти». Эйрикюр не мог допустить такого. Он принял неизбежное, но, решив оставить послание, начал лихорадочно искать способ донести его до людей. Он находился в конюшне, очень небольшой. Складывать в слова пучки соломы бесполезно, их раздует ветер. «Нет, я должен сделать надпись на твердой поверхности. Она уцелеет». Он огляделся и увидел совсем рядом стену. С неожиданной для себя решимостью, продолжая бороться с тошнотой, Эйрикюр пополз к ней. Он продвигался по сантиметру и молил Бога, чтобы тот дал ему силы нацарапать на стене всего несколько букв кольцом, украшавшим его палец. Дыхание животного нарастало. Эйрикюр на мгновение застыл, вспоминая. «Увидев тебя на полу, жеребец взбесится от страха, начнет метаться по конюшне и затопчет до смерти». Убедившись в относительной безопасности, он чуть успокоился и снова пополз к стене. Подняться он не мог — подошвы горели от нестерпимой боли, словно их кто-то поджаривал.

Упершись плечом в стену, Эйрикюр потянулся к ней рукой, согнув палец с кольцом. Он царапал буквы осторожно, но чуткое ухо коня сразу уловило подозрительный шум. К ужасу Эйрикюра, тот уставился на него карими глазами и заржал. Несчастный торопливо заскрежетал кольцом по стене, не отрывая взгляда от пегого жеребца. Вдруг конь, припав на передние копыта, развернулся к нему крупом и попытался ударить задними ногами, но не достал. Единственной мыслью Эйрикюра в этот момент было — смогут ли по оставленным им царапинам разобрать имя убийцы? Поймет ли кто-нибудь его каракули? «Будь у меня хоть немного больше времени…» Со стороны лошади донесся угрожающий шум, и Эйрикюр инстинктивно закрыл голову руками.

Попытка защититься, столь же бесполезная, как надежда, что жеребец прочитает выведенные на стене три буквы: РЕР.

— Конь принадлежит моей жене. Сам я лошадей не люблю, — ответил Бергюр, наполняя чашки кофе. Руки у него тряслись, и на поверхности образовалась крошечная лужица.

Торольфур осторожно, стараясь не запачкать рукава униформы, облокотился на старенький кухонный стол.

— А что вы делали в конюшне, если лошадьми не занимаетесь и верхом не ездите?

— Лошадей следует кормить на ночь. Корм им даю я, — пояснил Бергюр, не поднимая глаз. — Для этого не нужно быть наездником.

За годы службы в полиции у Торольфура выработалось много привычек, одна из которых состояла в безоговорочной вере в свою интуицию, особенно во время допросов. Он всем своим нутром чувствовал — сидевший перед ним приниженный человек что-то скрывает.

— Разумеется, разумеется, — отозвался детектив и продолжил допрос: — Почему вы держите лошадей в закрытом помещении? Насколько мне известно, начиная с июня их обычно выпускают пастись на открытом воздухе.

— Мы сдаем лошадей в аренду. Бизнес принадлежит жене. Я просто помогаю ей при необходимости — кормлю животных, убираю в конюшне. — Бергюр откусил заусеницу с пальца на левой руке. — Мы давно собирались выпускать жеребца на пастбище, да все руки не доходили.

Выслушав ответ, Торольфур сделал в блокноте короткую запись.

— Когда вы поняли, что в конюшне что-то не так?

Бергюр пожал плечами.

— Если вы говорите о времени, то точно не помню. Часов я не ношу, телефона, — он кивнул на лежавший между ними мобильник Торольфура, — у меня нет. Могу сказать только примерно — почти сразу как вошел туда. — Бергюр замолчал и громко сглотнул слюну.

— Допустим. Но каким образом вы заметили неладное? Стойло, в котором находится жеребец, расположено в дальнем конце конюшни, и тем не менее вы направились именно туда.

Бергюр снова мучительно сглотнул.

— Я всегда первым кормлю жеребца. Он у нас еще не объезжен, и нрав у него крутой. Стоит ему заволноваться, и он становится неуправляемым. Людей он боится, не любит даже, когда я захожу в конюшню. А поев, становится спокойнее. Поэтому я сразу же иду к нему.

— Понятно, — сказал Торольфур. — Жеребец у вас крупнее остальных лошадей и ограждения его стойла — выше. Правильно? — Бергюр молча кивнул, и Торольфур продолжил: — А почему? Потому что он легко возбуждается и становится неуправляемым?