Майкл Коллинз - Потерянные души

Я подпрыгивал, кричал, голова у меня разламывалась. Маленький динамик не вмещал рева толпы, но добавлял к нему потрескивание эфира.

Я ощущал слезы на глазах — результат выпивки, но также и еще очень многих причин. Мой сын был на матче. Его голос был частью этого рева. Меня разлучили с ним. Я сполна сознавал этот простейший факт. Сет взял его с собой на матч.

И при этом я помнил, что сам стал одной из причин, почему Кайл играл в этом матче, нашептав ему то, что отец мог бы нашептать сыну, убедив юношу в его силе, в его человечности, объяснив, что бывают случаи, когда мы обязаны сладить со своей печалью и спрятать ее от других. Я говорил с Кайлом так, как никогда бы не смог говорить с собственным сыном. Я был голосом, подавшим ему надежду. Я нашептал ему, как он может выжить и совершать великие дела.

Снаружи, в серебристой тьме, на меня обрушился холод. Кайл Джонсон был нашим избавлением, зарубкой, по которой мы будем измерять наши жизни — наши жизни до и после Кайла Джонсона. Я чувствовал то, что, возможно, чувствуют люди после того, как пожмут руку президенту, будто твоя жизнь облагораживается просто самим его присутствием.

Макс облизал затуманенное окошко. И возникла его морда. Я выпустил его и прошел квартал, заглянул в комнаты тех немногих, кто остался дома, увидел, как они смеются, и пьют, и хлопают друг друга по спине.

Макс загнал кошку в чей-то задний двор. Я снова запер его в машине.

Вернувшись в дом, я улегся на диван и думал о Кайле Джонсоне. Я снова видел, как он в шлеме совершает этот последний прорыв, как он ищет, кому отпасовать, видит, что его вот-вот перехватят, бежит к лицевой линии, оказывается в пяти ярдах до касания, и тут защитник обвился вокруг его ног, но Кайл, обретя что-то в своих глубинах, сделал двойной финт, вскинул руки и попал в ворота.

Да, было лучше не смотреть, а слушать по радио, чтобы образ рождался в моих мыслях и повторялся в моем мозгу снова и снова.

Только нервы заставили Кайла поступить так, как он поступил прошлой ночью, я в этом не сомневался. Паренек был суеверен. На пике величия, накануне важнейшей игры, решающей его жизнь, он хотел поступить, как должно. Он не хотел выйти на поле, сомневаясь в себе. Кто мог бы винить его за это?

Конечно, он боялся: Бог вроде как поставил помеху на его пути. В этом было нечто библейское. Я просто видел, как Кайл раздумывает в таком духе, подготовленный верой своей матери, но он нашел способ преодолеть страх. Конец не заключал ни воздаяния, ни призыва к ответу. В этом финальном периоде, когда его прорыв был остановлен, он переступил через установленные правила и позволил инстинкту решить будущее. Он отбросил все, ужас того, что он сотворил с этой девочкой, и сам определил свою судьбу.

Мы вышли в полуфинал.

Я испытывал к Кайлу Джонсону только самые лучшие чувства за его способность восстановиться, волю к выживанию, за то, что он сумел выкинуть из головы мрак последних двух дней. Это был инстинкт победителя.

Возможно, то же свойство помогало мэру или даже шефу в закулисных сделках, когда они подтасовывали колоду в свою пользу. Они изгнали элемент случайности из своей жизни. Они сделали ставку на стремление Кайла Джонсона вырваться вперед, зная, что он их не подведет, и оказались правы! Проще некуда.

Я налил себе водки еще три раза, поздравляя каждого из них, а потом добавил, поздравляя самого себя, поскольку чувствовал, что определил свое будущее — и, конечно, в каком-то смысле так оно и было.

Немного погодя я услышал, как подъехала Лойс. К этому времени я выпил что-то около восьми порций водки с тоником. Бутылка была почти пуста. Я встал и отдернул занавеску с пьяным триумфом.

Лойс смотрела на дом. Я припарковал машину под ее навесом.

Макс принялся лаять и царапать окошко.

Шеф затормозил позади Лойс и вылез из машины. Лойс глядела на меня и качала головой. Я стоял у окна, сложив пальцы козырьком, чтобы лучше видеть в темноте.

Шеф смотрел на мою машину. Мне показалось, что он что-то сказал. Я услышал голоса, затем он увидел, что я выглядываю в окно. Он держал бутылку с чем-то, будто приехал в гости. И все еще держал ту большую пенопластовую руку. По его походке было видно, что он много пил. Машину шефа оплели разноцветные ленты.

Какого черта я оказался частью этого грустного зрелища, соперничая с шефом из-за Лойс? Вот мой «шевроле-сайтейшен» под навесом Лойс всего лишь в одном шаге от «шеветт» Лойс.

Запах алкоголя ударил Лойс в нос, едва она вошла в дверь.