Надежда Зорина - Превращение в зверя

Звонок прозвенел снова. Не знаю зачем, на цыпочках прокрался по коридору (почему не остался на кухне?), осторожно прижался к двери и замер.

Главное сейчас — не выдать себя. Главное сейчас — успокоиться. Закрыть глаза и медленно досчитать до ста. Он уйдет, я спасусь, а потом приду сам.

— Дмитрий Семенович, откройте!

Я так сильно вздрогнул, что ударился головой о дверь и выдал свое присутствие. Я совсем не ожидал услышать голос из-за двери и так испугался, что схватился рукой за замок — и выдал себя окончательно. Я так растерялся, что перестал соображать, утратил волю и открыл дверь.

На пороге стоял не он, на пороге стоял другой человек. Я почувствовал облегчение, а затем еще больший испуг. Он, этот другой человек, пристально посмотрел мне в лицо, спустился взглядом ниже и почему-то усмехнулся. Я, под гипнозом его взгляда, тоже осмотрел себя — ужас! ужас! Я был практически голый, в одних трусах, и не тех, которые купил на случай если… а в ужасных, сатиновых, не очень свежих семейных трусах.

— Ну, здравствуйте, Дмитрий Семенович, — насмешливо проговорил он.

— Здравствуйте, — покорно ответил я, съежившись, ощущая себя до невозможности незащищенным. Мне сразу стало холодно, босым ногам неуютно и колко на голом нечистом линолеуме прихожей.

— Есть разговор. Пройдемте в комнату, — приказал он, откровенно надо мной, голым, издеваясь.

Я сник окончательно и, забыв, что ни в коем случае нельзя поворачиваться спиной к своему врагу, повернулся и поплелся в комнату, пробормотав жалкое:

— Конечно, конечно.

Он уселся на мою кровать, чуть не на подушку, под которой хранился нож, я трусливо пристроился напротив на стуле (жалкий такой деревянный стул с износившейся и почерневшей от долгого употребления обивкой). Он опять усмехнулся — не знаю, из-за голого наряда моего или обшарпанного стула. И тут вдруг я понял, кто он такой и зачем пришел. Записка! У него записка отца, или он знает о ней. Я ждал моего врага и совсем забыл, все эти дни не вспоминал о записке. Я ждал врага, а пришел шантажист. Вот уж к его приходу я точно был не готов!

— Ну и что, Дмитрий Семенович, мы будем делать? — Шантажист с ленивой самоуверенностью — я у него в руках! — в который раз снисходительно осмотрел меня, голого. Мурашки побежали по телу, в носу зачесалось.

— Не понимаю, о чем вы, — еле слышно, охрипнув от ужаса, сказал я.

— О том, — он, улыбаясь, качнул головой, — о том самом.

Что же мне теперь делать? Предложить сразу денег? Или ему не деньги нужны? Что тогда? Он все знает. Он все знает! Понимает, что я убил. Отрицать? Но записка — неопровержимое доказательство. Попытаться объяснить?

— Я… не знал. Я… не виноват. В этой записке все неправда! Я совсем ни при чем!

— Ни при чем? Не надо строить из себя невинного младенца. Вы же прекрасно понимаете, что при чем.

— Он оговорил меня! Он меня всегда ненавидел, с самого детства. Презирал и ненавидел. А я… я не знал. Тайник…

— Что — тайник? — Он опять качнул головой и сцепил руки у подбородка.

— Тайник, где отец прятал таблетки. Я не понял тогда, а потом было поздно. Разве бы я смог допустить его смерть? А он думал, могу, и написал. Эта записка… она у вас? — решился я спросить напрямую.

Он ничего не ответил, смотрел на меня как на вошь, а я судорожно соображал, что же делать.

— Сколько вы за нее хотите?

— За что?

— За записку. За молчание.

— Не понимаю все-таки, зачем нужно устраивать этот спектакль, — шантажист недовольно скривился, — почему не поговорить как деловые люди? Кажется, здесь нет свидетелей?

— Да ведь я и предлагаю купить… Сколько вы хотите, чтобы оставить меня в покое?

— Ну, в покое я вас точно не оставлю, и не надейтесь. Ваш отец…

— Он меня ненавидел!

— Но это еще не повод…

— Для того, чтобы убить? Если хотите, повод, еще какой! Но я не убивал, он сам, я не знал, для чего он таблетки прячет.

— Ах вот оно что! — Шантажист рассмеялся. И долго, долго смеялся, доводя этим смехом меня до бешенства. — Вы убили отца. Вы должны отвечать. Вы теперь унаследовали… сами знаете что. Вы расплатитесь. Вы…

— Убирайтесь! — не выдержал я. — Уходите сейчас же!

Он снова расхохотался мне прямо в лицо, нагло так расхохотался. А потом, ничего не ответив, поднялся и вышел из комнаты. Я мог теперь выхватить нож из-под подушки, нагнать его в прихожей и… Но почему-то не стал выхватывать и за ним не пошел — вообще не сдвинулся с места. Сидел на стуле, голый, оплеванный, ухватив себя двумя руками за волосы. Чего он хотел? Почему не назвал сумму? Догнать, остановить! Он еще не успел выйти из подъезда. Догнать и спросить, что ему нужно!