Александр Орлов-Рысич: Тора Бора

-- Что именно вас волнует?

-- Что это за план?

-- Я могу сказать только общими словами -- это не план против Америки. Во всяком случае, не против ее граждан. К Америке я отношусь с симпатией. Речь вообще не о ней. Речь о моей стране. О том, что она не может зависеть от чьих-то неуемных амбиций, жить, соседствуя с сошедшей с ума империей. Америка, а вместе с нею и все мы на грани значительно больших бед, чем можно предположить.

-- И все-таки, Юрий, это будет новый управляемый кризис?

-- Да, управляемый, то не мной.

-- То есть?

-- Сенатор, вы верите в Бога?

-- Я христианин, католик. А что вы хотите этим сказать?

-- Только то, что всем управляет лишь Бог.

-- Как это начнется? -- В голосе сенатора звучала неподдельная тревога.

-- Это пусть останется тайной.

После паузы Коллинз возобновил разговор:

-- Я думаю, в истории США не было излома страшнее, чем нынешний. Если начистоту, Америка сегодня в руинах -- я говорю даже не о Манхэттене, а о ее свободах, мечтах. Кажется, у вас в России есть поговорка: лежачих не бьют...

-- Спасибо за знание русского фольклора, сенатор. Но Россия тоже изрядно деградировала за последнее время. Сейчас у нас бьют и лежачих...

-- Значит, война?

-- Войны объявляют правительства. Речь о другом. Это не теракт, Коллинз. Это другое. Это касается душ...

Голоса на магнитофонной пленке перекрыл сначала звук взлетающего самолета, затем -- объявление диктора аэропорта о начале регистрации на какой-то рейс.

Человек, слушающий запись, чертыхнулся, начал крутить рычажки звука и тембра.

Голоса вернулись так же внезапно, как и пропали.

... -- Это возможно?

-- Да, сенатор.

-- Как это будет выглядеть?

-- Как говорится, есть варианты.

-- И когда это начнется?

-- Я бы увязал это с некоторыми обстоятельствами. Скажем, с тремя событиями.

-- Можете их назвать?

-- Два первых могу. Это покушение на Буша и появление новой геополитической доктрины, инициатором которой будет, скорее всего, Бзежинский...

-- Вы полагаете, Бушу следует опасаться за жизнь?

-- Во всяком случае, тем, кто играет эту игру, Буш уже не нужен. Это будет прологом к новой истории. Выстрел, как с Кеннеди, или что-то новенькое . Возможно, и -- компромат, обвинение в измене, в причастности к "черному сентябрю"...

-- А доктрина Бзежинского?..

-- Идеология новых Штатов. Глобализация по-американски. Вы откройте его последнюю книгу -- "Мировая шахматная доска". Единственное, чего не хватало для воплощения в жизнь идей этой книги -- одиннадцатого сентября. Он сделал заказ и этот заказисполнился. Новые идеи потребуют новых жертв...

-- И третье?

-- Боюсь, третье событие выходит за рамки как моей, так и любой человеческой компетенции...

-- Я вас не понял. Можете повторить?

-- И я здесь не все понимаю, Коллинз. Речь идет, я бы сказал, о мистике...

Снова включился трансляция аэропорта. Объявлялась посадка на рейс Женева-Дубаи...

-- Это мой рейс. -- Произнес русский. И закончил фразу. -- Далеко не все, сенатор, зависит от нас, людей. Есть еще что то. С одной стороны провидение, Божий промысел, С другой -- игры Диавола. Будет Знак...

-- Знак?..

-- Да, Знак. Поскольку не все поймут Слово.

-- А вы сами верующий человек?

Некоторое время Михеев молчал.

-- Еще некоторое время назад это был сложный для меня вопрос, -наконец заговорил он. -- Думаю, я относился к вере, как и вы. Но сейчас я отвечу вам утвердительно...

-- И что это будет за Знак?

-- Увы, я не знаю. Возможно, это будет явление новой звезды, может, что-то иное. Сказано: "И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует"...

-- "Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого..." -- Закончил Коллинз. -- Откровение Иоанна.

-- На Афоне мне было сказано: "Три события совпадут во времени. Два из них назовешь сам, если познаешь суть. Третье событие от людей не зависит"...

Шуршала в кассете пленка. Тишина -- и на пленке, и в комнате. Щелкнула клавиша магнитофона -- пленка стала.

Сидящий над магнитофоном человек выпрямился. Это был Вашингтон. Некоторое время он молчал. Слишком многое сейчас проходило перед его мысленным взором.

Взлетали в последний рейс самолеты. Возвращались из небытия ушедшие, казалось, навсегда болезни. Вырывалась из непрочных труб реакторов ядерная преисподняя. В лабораторной пробирке дергался неведомый клон. Шла по дуге к планете в белом сиянии пылающая комета...

О чем он думал? О том, что не все на свете решается волей людей, их решений, власти и денег. Есть еще что-то. Иначе почему столь часто все ставшее привычным, обиходным, в какой-то момент может сойти с ума, обрушиться, восстать, обратиться против людей, государств и правительств? Иначе почему нельзя предотвратить всего этого? Может, потому, что люди со времен Вавилона так и не научились слышать и понимать друг друга? Тогда что сегодня может заставить их слышать и понимать?