Александр Орлов-Рысич - Тора Бора

-- Сейчас не могу. Потом. Когда я что-нибудь придумаю...

А что он может придумать? Рассказать обо всем? Но много ли от этого толку? Чем он подтвердит свою информацию. И кто сочтет все это за информацию? Или для убедительности он насыплет в ладони Дэвида углей погорячее?

Надо выходить на след тех, кто устранил Пауля. Если Дэвид не врет, Пауля устранили те, кто причастен к планам по налету. Это кто-то из самого ЦРУ.

Минуту Остин сидел неподвижно. Что-то мешало ему вернуться в отмобилизованное состояние. Он окинул взглядом свой рабочий стол, подвинул на пару дюймов влево письменный прибор -- подарок самого Алена Даллеса, когда Дэвид, можно сказать, был еще совсем новичком.

Ощущения порядка не прибавилось. Он сдвинул прибор еще на полдюйма влево. И потянулся к селектору.

-- Найдите мне Хайта.

Уэлс -- хороший парень, но совершенно вышел из под контроля. Откуда и как к нему попала информация о плане "дубль", неведомо, но у Лари профессиональный нюх, он почуял стопроцентную правду. Нет ничего хуже пропитанного демократическими убеждениями спецслужбиста. Впрочем, любые идеи имеют один изъян -- в них иногда верят даже профессионалы.

Лари -- его работник. И интересно будет выглядеть Остин, если этот придурок и дальше продолжит пороть свою горячку.

Дверь открылась. Вошел Хайт. Хороший работник, даже отличный. У него по части идей и убеждений полный порядок, ему на них чихать. Но у этого своя беда. Всей своей статью, обликом Хайт наводил на мысль о своей причастности к специфическим ведомствам -- ни одного лишнего движения, слова. От такого за милю веет ЦРУ. Но и лучшего спеца трудно желать. Можно представить, как ему пришлось повозиться с арабами, совершенно не приспособленными к дисциплине...

-- Хайт, есть дело, которое надо уладить. И как можно скорее.

Пересказывать всю историю, в которую он влип с римским резидентом не стоило. Остин достал из ящика и протянул через стол папку -- личное дело Лари Уэлса.

-- Сейчас этот человек в Штатах. Несколько минут назад звонил из Вашингтона. Здесь, в папке его данные, связи. Этот человек нужен мне. Живым или мертвым.

За время инструктажа ни один мускул не дернулся на лице Хайта. И ни разу не сменили своего выражения его серые стальные глаза.

Оставшись один, Остин снова передвинул письменный прибор. На старое место. Так-то лучше.

20 мая 2001 года, Москва

Черный "Мерседес" с трехцветным флажком рядом с цифрами номера промчал по асфальту Ильинки и брусчатке Красной площади, въехал в ворота Спасской башни. Он остановился у подъезда, справа и слева от которого были уложены старинные пушки.

По длинному коридору председатель ФСБ шел на прием к Президенту. Это был урочный визит, заведенный со дня прихода Путина на этот пост.

-- Здравствуйте. -- Путин всегда здоровался первым.

-- Здравствуйте, господин Президент.

Несмотря на то, что Россия вроде как вернулась во времена досоветские обращение "господин" приживалось как-то застенчиво. Нередко по привычке к Президенту обращались "товарищ", замечаний на этот счет не было, "товарищ" не отошло окончательно вместе с эпохой. Но смысла затягивать умирание этого слова председатель ФСБ не видел.

-- Прошу садиться, -- пригласил жестом Путин.

Предельно сжато доложив текущие дела, ответив на вопросы и пометив в своей книжке интересующие президента темы, глава основной российской спецслужбы вынул из папки листок бумаги:

-- Еще одно, Владимир Владимирович.

Путин пробежал написанное, поднял глаза:

-- Как к этому относиться?

-- Не знаю, Владимир Владимирович. Но не сообщить, сами понимаете, не мог.

Обычно Путин принимал решения сразу. Тут он еще раз пробежал текст, отложил бумагу к себе на стол.

-- Спасибо, до свидания.

Снова рукопожатие.

Вечером Путин позвонил по "кремлевке":

-- Полагаю, вам нужно найти способ передать американцам эту важную информацию. На своем уровне. И держите руку на пульсе...

11 сентября 2001 года, 8:15, борт "Боинга-757"

Саманта еще раз глянула на часы.

-- Не хочешь со мной? -- Кивнула на дверь в трех шагах.

Сердце Карима остановилось, потом ударило -- больно и сладко.

Саманта встала. Он поднялся за ней. Оглянулся назад вдоль салона. За мгновение до встречи с его взглядом аль-Масуд опустил глаза.

Она была у Карима первой женщиной и поняла это сразу. Помогая ему в тесном пространстве его первой любви, Саманта не сдерживала слез. Они катились по ее щекам, а он подбирал их губами.

Потом была близость. Выключающая сознание, как пытка электротоком.