Алексей Биргер: Москва - Варшава (Богомол - 5)

- Замечательно! Я вижу, у тебя и свежая капуста имеется, и квашеная, и сосиски, и колбасы кусочек... Нам бы ещё ветчины достать, или, вообще, свинины какой-нибудь... Да, лук есть...

- Что ты хочешь? - спросил я.

- Я сделаю тебе бигос. Ты знаешь, что такое бигос?

- Вроде, слышал что-то. Но не очень представляю.

- Так тебя ждет великое открытие! Но бигосом я займусь после завтрака. Так, и молоко есть, и яйца... Сделаем омлет, ты не против?

- Только "за".

И мы ели омлет, с первыми помидорами, появление которых в мае становилось чудом для Москвы тех лет, и она - Мария - взволнованно, увлеченно, втолковывала мне про бигос:

- Кто-то скажет, что это всего лишь разное мясо - сосиски, там, сардельки, солонина и прочее, тушеное с капустой, та же солянка, но это не так. Бигос - это по-настоящему гостевое блюдо, наша национальная гордость, и у каждой хозяйки свой рецепт. Мой рецепт я усвоила от мамы и бабушки. Нам бы не мешало кое-что подкупить, потому что твой бигос, который я тебе оставлю, должен быть высшего класса, по всем правилам сделанный!.. И, кстати, у тебя есть глиняные горшочки?

- Нет, не имеется. А что?

- Бигос лучше всего хранить в глиняных горшочках. Значит, и горшочки поглядим.

И после завтрака мы отправились за покупками. Мы прошли по Арбату ещё не пешеходному, ещё такому обшарпанному и милому, с толчеей на тротуарах и с немыслимым движением на проезжей части. По пути, завернули в один из знаменитых арбатских букинистов, и там нашли старое издание баллад Мицкевича, где баллада "Будрыс и его сыновья" была дана в пушкинском переводе. В этом издании были замечательные иллюстрации, я навсегда запомнил фамилию художника - Домогацкий.

- Это мой подарок тебе, - сказал я. - Надписывать не буду. Дома можешь сказать, что сама купила. Но, открывая эту книгу, ты ведь будешь вспоминать обо мне?

- Да, конечно, - она взяла меня под руку. Ее глаза сияли. - Тебе бы надо побывать на площади Старого Рынка в моей родной Познани...

- Ты из Познани?

- Да. Хотя сейчас живу в Варшаве. Так вот, там такие знаменитые букинисты, их даже называют Меккой библиофилов, и туда из Европы приезжают любители редких изданий, из других стран...

Она весело продолжала болтать. Кажется, она была по-настоящему счастлива.

В магазине сувениров мы купили семь глиняных горшочков ("Семь хорошее число", - сказала она), а в "Смоленском" - все необходимое для идеального бигоса, отстояв очереди, и две бутылки красного вина, "Арбатского". Когда мы вернулись домой, она надела фартук и стала колдовать над бигосом - но не прежде, чем мы опять свалились в постель и откупорили первую бутылку.

Я сидел на кухне, курил, любовался ей.

- Расскажи мне о Познани, - попросил я.

Она ненадолго задумалась.

- Познань?.. Это чудесный город, замечательный город, один из красивейших городов Европы. Хотя после войны его довольно основательно пришлось восстанавливать, как и Варшаву, и Краков. Видел бы ты нашу ратушу! А перед ратушей есть фонтан... Фонтан со статуей Прозерпины.

- Прозерпины?

- Да. Представляешь? Она такая... такая парящая, никак не подумаешь, что она - царица царства мертвых. Или, может, скульптор изобразил её радостной, что она вернулась на землю. Когда мне было лет пятнадцать, то подшучивали, что я на неё похожа, и мне это нравилось.

И опять полыхнули её глаза бездонной, полыхающей, расшитой золотыми искрами тьмой. Она хотела сказать больше, но не сказала. А я этого тогда не понял. Только сейчас понимаю. Она хотела сказать, что теперь она сама - как Прозерпина, полгода замерзающая в аду и полгода радующаяся жизни на земле. И что её жизнью на земле теперь станут наши встречи - те моменты, когда мы рядом.

Да и я на всю жизнь разделил этот жребий: постоянно мерзнуть в аду наших разлук, отогреваясь и расцветая душой лишь во время недолгих свиданий. Но, повторяю, тогда я этого не понимал - хотя и предвидел, предчувствовал где-то в глубине сердца.

- Ты надолго в Москве? - спросил я.

- У меня ещё три дня.

- И задержаться ты не можешь?

- Не могу.

- Из-за мужа?

Она повернулась ко мне, и снова её глаза были темными-темными. Шторм в них нарастал, и это был великолепный шторм, с зелеными отсветами закипающих волн.

- Нет. Из-за папы.

- Из-за твоего отца? - не понял я.

- Из-за папы Иоанна-Павла II. Второго июня начинается его первый визит на родину после избрания папой, и я должна - просто должна - быть на его встрече с народом. Тоже должна его встретить, понимаешь? Поэтому позже среды утром мне улетать нельзя. Ведь среда - это уже будет тридцатое мая... Вот так, - она стала раскладывать бигос по горшочкам. - Сверху надо залить его свиным жиром и закрыть бумагой, промасленной или вощеной, и в холодильнике он может стоять долго, очень долго. И, если надо, просто достал горшочек, сунул в духовку - через пятнадцать минут обед готов.