— У него две дочери? Нет-нет, я удивился, что вы помните, у кого сколько детей.
— А как не помнить! Сколько он о них рассказывал! Вот уж отец был! Ужасно их любил. И звать их помню: Оля и Марина.
— Но Олю все же он любил побольше, нет?
— Да. Оленька любимая была. А вы откуда знаете? — удивился директор.
— Да просто так, слетело с языка. Спасибо вам. Пойду.
На похоронах Ольги Алексеевны Грамовой и ее сына Коленьки было немного народа.
У самого выхода с кладбища Турецкий догнал молодую красивую женщину с девочкой лет шести.
Чем дальше, тем все больше и больше дело не нравилось Турецкому. Ему не нравилось прежде всего то, что элементарные, на первый взгляд, события — самоубийства — вытягивались в странную цепь. И личность Грамова туда же. Его обыденным никак не назовешь. Что он погиб, сомнений нет. Но почему тогда Травин утверждал, что Грамов якобы являлся к ним с того света? А может, Травин сам — того?.. Вот что нужно проверить! Насколько Травин был психически здоров. На учете он, понятное дело, скорей всего не состоял, однако сослуживцы, вполне возможно, замечали что-то. Вот это надо поручить Сергею.
Но это чуть попозже. Сюда, на кладбище, Турецкий приехал один на собственном «жигуле» — в порядке частной инициативы, так сказать. Он знал, что сначала надо дело прояснить для самого себя, а уж затем строчить отчет о проделанной работе.
— Марина Алексеевна? — Турецкий тронул женщину за локоть.
— Да.
— Я следователь, ведущий дело о гибели вашей сестры и племянника. Когда я мог бы побеседовать с вами?
— Когда угодно. Сегодня, сейчас.
— Здесь?
— Можно поехать ко мне. В угрозыск, признаться, мне ехать не хочется с дочерью. Вы что-то не поняли?
— Признаться, да. Наш разговор не прост и времени, боюсь, порядочно займет.
Она кивнула, соглашаясь.
— И вы предлагаете провести его на поминках?
— Какие поминки, Бог с вами! — удивилась Марина. — У нас не заведено.
— Простите, что не заведено — поминки?
— Ну да, вообще обряды. Жить надо проще. Обряды усложняют жизнь.
Они вышли за ворота кладбища.
Марина коротко простилась с остальными родственниками, пришедшими проводить покойных в последний путь.
Турецкий открыл дверцу своей машины, Рагдай радостно завилял хвостом при виде хозяина.
— Моя собака вам не помешает?
— О, Бога ради!
— А как ее зовут? — впервые открыла рот девочка по имени Настя.
— Ее? Это он. Рагдай.
— Вот такую, мам, купи мне! Глупую!
— Рагдай не глупый, что ты! — Турецкий заметно обиделся.
— Добрую! — сияя поправилась Настя, забираясь на заднее сиденье и обнимая Рагдая. — Добрую, я хотела сказать!
Машина тронулась.
— Вы есть хотите?
— Да, — коротко призналась Марина.
— Мы не завтракали, — сообщила Настя.
— Махнем-ка мы к «Бармалею», — решил Турецкий.
— Куда? — удивилась Марина.
— Так называется один хороший новый ресторан. Пообедаем, а заодно и поговорим. Не нарушая хода жизни — в вашем стиле, — он перехватил ее вспыхнувший взгляд и улыбнулся.
Небольшой уютный ресторан был почти пуст.
Турецкий, Марина и Настя уже закончили обед и приступили к десерту. Рагдай, как водится, ждал их в уютном ресторанном дворике.
— Мама, можно я собачке отнесу чего-нибудь покушать? — спросила Настя, доев пирожное.
— Можно, — разрешила Марина. — Только что ты ей отнесешь?
— Ну что-нибудь! — Настя обвела взглядом соседние столы, ломившиеся от снеди.
— На, отнеси ему мое пирожное, — предложил Турецкий. — Ему хоть сладкого нельзя, но он об этом знать не знает.
Обрадованная Настя схватила пирожное Турецкого и, завернув его в салфетку, стремительно исчезла.
— Ну вот, — сказала Марина, — как в русской сказке: накормили, напоили, теперь расспрашивайте. Что вас интересует?
— Неприятный вопрос: вы хоронили сестру и племянника, плотно закутанных в саваны. Это нечто религиозное?
— Отчасти — да, — кивнула Марина и пояснила: — В России спокон веку хоронить принято в саване, по христианскому обычаю. Последнее время, правда, пошел иной стиль — в пиджаке-галстуке.
Турецкий случайно заметил в зеркале мужчину в темных очках, одиноко сидящего в дальнем углу и пристально, как показалось Турецкому, наблюдающего за ними.
— А вашего отца хоронили как?
— Да точно так же — в саване. «Химбиофизика» на похороны тогда большие деньги выделила, так что саван, считайте, нам даром достался.
— Простите еще раз, совсем уж страшный вопрос — ведь ваш отец сгорел, почему вы его не кремировали, во-первых, и что вы, простите еще раз, заворачивали в саван, во-вторых?
Читать дальше