Эти самолеты считаются элитными лайнерами для VIP-пассажиров, — недовольно заметил Альберт Ромуальдович, берут столько денег и не могут элементарно проверять на герметичность.
Внизу уже была видна земля. Я никому не советую выделывать такие трюки в других самолетах. Разгерметизация может вызвать взрыв внутри самолета или такую турбулентность, что ваш лайнер просто не дотянет до аэропорта. Не говоря уже о том, что большому самолету нужна более длинная дорожка для посадки, а она есть не в каждом аэропорту. Нам относительно повезло, мы как раз пролетали над Орлеаном, и командир запросил посадку в этом городе. Мы стремительно снижались, когда стюардесса неожиданно спросила меня:
— Как могла произойти разгерметизация? Что вы там делали?
— Вы не знаете, чем обычно занимаются в туалете? — грубо ответил я этой подозрительной дамочке. — Нужно объяснить? Или показать? Мы все в таком состоянии, а вы меня еще о чем-то спрашиваете?
— Иллюминатор не мог лопнуть сам по себе — пояснила мне эта особа.
— Не знаю, что там было, отмахнулся я, — но можете себе представить, что когда я вышел, меня чуть не убило воздушной волной.
— А почему вывесь мокрый? — не успокаивалась она, глядя на мой пиджак и руку.
— Это виски, можете сами понюхать. Меня тряхнуло так, что я упал и выронил виски, который собирался себе налить, чтобы лишний раз не утруждать вас. У вас есть еще вопросы или вы оставите меня в покое? Я предъявлю иск вашей компании и за испорченный костюм, и за наш несостоявшийся перелет. Нужно проверять самолёты перед вылетом.
Наконец она заткнулась. Видимо, все-таки в какие-то из моих объяснений поверила. Как бы там ни было, что бы ни случилось в туалете, они обязаны были доставить нас в Барселону. Любой срыв полета всегда происходит по вине компании, которая отвечает за этот полет. Но про суд я сказал напрасно, сообразив, что теперь начнут искать причины разгерметизации и, конечно, сразу установят, что иллюминатор был сломан изнутри. Впрочем, это меня уже не пугало, Всегда можно объяснить, что нас сильно тряхнуло и я врезался в это окно. Правда, трудно объяснить, почему я врезался с такой силой. И что я вообще делал в туалетной комнате с бутылкой виски. Но это уже детали. Некоторые любят выпивать именно в туалете. Может, у меня аэрофобия и я люблю пить виски, запершись в туалетной комнате. Во всяком случае, объяснений может быть много. Ведь трудно поверить, что я сам хотел выбить это чертово стекло, которое никак не хотело поддаваться.
— Мы садимся в аэропорту Орлеана, — объявил капитан. — Будьте осторожны. У нас аварийная посадка.
Стюардесса поднялась и проверила ремни на каталке Татьяны. Уже за один этот поступок я готов был простить ей все, что она до этого говорила. Мы пошли на посадку. Что я знаю об этом Орлеане? Никогда там не был. Кажется, этот город освобождала во время Столетней войны Жанна д*Арк. Ее даже называли Орлеанской девой. Я все-таки историк и помню эту Столетнюю войну между Англией и Францией. Самое поразительное, что англичане даже после Столетней войны еще много лет настаивали на титуле своего короля, который считался властелином «Англии и Франции». Только в тысяча восемьсот втором году англичане отказались от этого титула для своего короля. Но это было уже при Наполеоне.
Мы совершили посадку и самолет замер. Из кабины пилотов вышел командир. Он строго посмотрел на нас, словно уже догадываясь, кто из нас был виновником этой экстренной посадки.
— Я попросил организовать нам машину, чтобы отвезти нашу пассажирку в больницу, — пояснил он, — сейчас должны приехать врачи из местной больницы. Никто не пострадал при посадке?
— Никто, — отозвался Альберт Ромуальдович, поднимаясь из своего кресла — но нам нужно лететь в Барселону.
— Сейчас мы не сможем лететь, — твердо возразил пилот, — но если вы подождете, наша компания пришлет сюда другой самолет. Он может прилететь уже через несколько часов.
Альберт Ромуальдович взглянул на меня, и я согласно кивнул. Не забывайте, что я был старшим в этой группе. К моей огромной радости, на аэродроме нас уже ждала машина «скорой помощи» с врачом и автомобиль полиции с двумя офицерами. Нужно было видеть недовольное лицо Альберта Ромуальдовича! Словно у него отобрали любимую игрушку. Я очень уважаю врачей, но все равно в каждом из них сидит садист. Ведь не может же любой из нас копаться в чужом теле, резать живую плоть, втыкать инструменты в тело другого человека. Если вы чувствуете чужую боль как свою, если вас мутит от одного запаха крови, если, вы не можете резать по живому и абстрагироваться от чужой боли, вам не место среди эскулапов. Для того чтобы работать даже обычным врачом, нужно иметь хорошие нервы и уметь сохранять хладнокровие в любой ситуации. Я уже не говорю о том, что надо любить свою профессию. Наверное, хирург любит свою профессию. Представляете состояние его психики? Он любит разрезать чужую плоть, копаться во внутренностях живых людей. Сейчас вы решите, что я сумасшедший. Ни в коем случае. Просто считаю, что для такой работы нужен мужественный и достаточно выдержанный человек.
Читать дальше