Виктор Багров - NEXT 3. Маски сброшены

Будто подслушав желание хозяина, возле входа на дебаркадер появился Черницын. Его маловыразительное, небритое лицо, несмотря на юношеский возраст, уже покрытое мелкими морщинами, излучало готовность немедленно броситься в указанном Мамыкиным направлении или защитить покровителя узкой, немощной грудью.

Не идет — ковыляет, опираясь на палочку. Огнестрельная рана, полученная при выполнении «служебных» обязанностей все еще тревожит боевика.

— Паш, мою благоверную не видел?

Вопрос не просто так — подготовка к более серьезному. Нечто вроде разминки. Черницына необходимо раскочегарить, привести в рабочее положение.

— Ушла.

Одно из немаловажных достоинств «халдея» — редкая немногословность. Выдаст слово — помолчит, второе — подумает. Лишь после третьего-четвертого начинает говорить более понятно.

Удивительно, но состояние словесного «запора» охватывает Пашку только при разговорах с хозяином, с другими людьми — обычный человек, веселый и разговорчивый.

Болезнь или боязнь? Поскольку Мамыкин сомневается в своих способностях гипнотизера, наверно, все же, боязнь.

— Совсем ушла или на время? — довольно глупо пошутил он. Слышала бы его супруга — скандал с битьем посуды, злыми слезами и жалкими причитаниями обеспечен.

— Наверно, на время...

Скорбное молчание с шевелением ушей и помаргиванием всегда красных глаз.

— Рожай быстрей, бледная немочь!

— Сегодня — какой-то церковный праздник.

От слишком длинной фразы «робот» задохнулся.

— Ну, и что?

— Вы еще спали, как она двинула в монастырь...

Слава Богу, облегченно подумал Мамыкин, возвратится благостная, добрая. Он представил супругу, стоящую перед образами на коленях. Молится во здравии криминального мужа и за упокой его бизнеса.

А чего ей переживать и бояться? Дом — полная чаша, только нет птичьего молока, от нарядов разбухли шкафы и комоды, драгоценностей хватит на полгорода модниц. Всевозможные продукты и деликатеся доставляются на дом. Только заикнись.

Что касается безопасности — тоже полный порядок! Мамыкиных охраняют не только боевики, но и вполне легальные органы правопорядка, которые находятся под задницей градоначальника. Пошевелятся — раздавят.

— Пусть ходит к монахам, я не против, — миролюбиво промолвил Григорий Матвеечич, сдвигая на затылок немодную соломенную шляпу. — Пилот трезвый?

— С утра был трезвехонек. Что прикажете?

— Об этом сам ему скажу! — огрызнулся хозяин. — Найдешь — трекни: пусть собирается в Москву. Остальное узнает у меня.

Черницын раздумчиво помотал головой.

— А вот в лаборатории...

— Что случилось в лаборатории? Не тяни кота за хвост — поцарапает!

— Там трезвости не хватает...

— Черти безрогие! Сейчас хвосты повыдергаю! Сколько раз говорено: на работе — ни капли! Небось, Аптекарь — в загуле?

— Самолично, — охотно подтвердил стукач. — Песни религиозные поет, плачет. Вчера гопака отплясывал...

— Разговорился, молчун? За мной — рысью! Сейчас покажу ему религию в натуральную величину!

Разгневанный Мамыкин ринулся по трапу. Черницын изо всех сил старался не отстать.

Так называемая лаборатория устроена в трюме старой, отработавшей свой ресурс, баржи. Подремонтировали, подкрасили, сварили лесенку, ведущую на палубу, провели элентричество, натаскали разные пробирки, колбы, реторты, мерные стаканы, трубки и прочую мудоту. Нужную и ненужную.

Вдоль металлической стены тянется, так называемая, «технологическая линия». В ее начале в автоклаве кипит адское варево, распространяя по помещению алкогольный запашок. Шипят горелки, фыркают фильтры, пошевеливаются трубки. В конце линии в подставленную емкость капает готовый «продукт».

У противоположной стены стоят два лабораторных стола. На них расставлены все те же колбы и штатив с пробирками, в эмалированных мисках и в стеклянных ящиках — белый порошок.

В углу развешаны иконы, теплится лампада.

По помещению расхаживает Аптекарь. Худощавый мужчина, перешагнувший сороковой порог, со вз"ерошенными пегими волосами, в рваном, затрапезном халате, которому пора превратиться в тряпку для мытья полов.

Бывший кандидат химических наук, бывший ведущий специалист НИИ, бывший любящий и любимый муж и отец, наконец, бывший человек. Сейчас — живой труп, безвольное приложение к ретортам и пробиркам.

Аптекарь не поет и не пляшет, даже не покачивается. Вскарабкавшись по лесенке, отчаянно колотит кулаками по стальной двери палубной надстройки.