Татьяна Полякова - Она в моем сердце

– Поехали, – сказал он мне.

Мы миновали шлагбаум, а Татьяна спросила:

– Куда вы меня везете?

– Туда, где мы могли бы спокойно поговорить.

Повернувшись, я едва не завопила в голос, увидев в его руке пистолет. «Он что, с ума сошел?» Я собралась задать этот вопрос вслух, но внезапно передумала. Затевать распри сейчас не время. Татьяна, как ни странно, испуганной не выглядела, скорее, задумчивой и, безусловно, настороженной, точно сию минуту решала для себя что-то очень важное.

– Поворачивай в лес, – где-то через полчаса сказал Алекс.

Татьяна криво усмехнулась и стала смотреть в окно. Раньше управлять такой большой машиной мне не доводилось, а тут еще бездорожье, в общем, все мое внимание было приковано к джипу. Наконец Алекс дал команду остановиться. Мы оказались на лесной поляне, шум от дороги сюда не доходил. Идиллическая картина: березки вперемежку с елками и низким кустарником.

– Расскажи-ка нам о своем подполе в кухне, – произнес Алекс, обращаясь к Татьяне.

– Чего о нем рассказывать, – усмехнулась она. – Подпол и есть подпол. Картошку там хранила.

– А, кроме картошки, что еще в подполе держала? Точнее, кого? Рассказать все равно придется. Не мне, так полицейским. И еще: начнешь в молчанку играть, я сделаю один звонок, и домишко твой заполыхает. Всего-то бутылка бензина, и считай себя бомжом. Дом не застрахован, угадал? – Она посмотрела на меня, потом на Алекса, в глазах звериная тоска. Дом – единственное, что было у нее в этой жизни, и лишиться его Татьяна боялась.

– Я законы знаю, – вдруг заговорила она. – Никто меня не посадит. Кому надо старуху в тюрьму сажать? Тебе лет-то сколько? – ощерилась она, уставившись на меня. – Двадцать шесть будет? Все, прошло двадцать пять лет, по давности простят. А на людей, на их разговоры мне плевать.

Тут смысл сказанного стал доходить до меня, я выскочила из машины, распахнула заднюю дверь, ту, возле которой сидела Татьяна, и сказала, с трудом сдерживаясь:

– Говори, старая ведьма, что ты сделала с Ларисой?

– С этой сучкой? Она получила то, что заслужила. Гадина, чтоб ей на том свете вечно на огне жариться… – И через двадцать пять лет ее ненависть не утихла, лицо пылало гневом. – Скажи спасибо, что вас в детский дом пристроила… невинные души, хоть и чертово отродье…

– С чего ты взяла, что я… – договорить я не смогла, грудь сдавило, я испугалась, что потеряю сознание, настолько дикой и ужасной оказалась тайна моего рождения.

– А чего тут гадать… – хмыкнула Татьяна, вроде бы даже получая удовольствие от происходящего, от растерянности, боли и запредельного ужаса, терзавших меня. – Виолка-то мне сболтнула, где ее приемная мать подобрала. Я что, не помню, куда вас подбросила? А потом ты явилась. Рожей вылитая она. Тут уж все ясно стало…

– Рассказывай, – сквозь зубы приказала я. – Рассказывай, как ты убила мою мать?

– Не убивала я ее, – буркнула Татьяна, взгляд все-таки отвела, руки ее, лежащие на коленях, нервно подрагивали. Может, тюрьмы она и не боялась, но меня в тот миг – несомненно. И правильно. Не было у меня к ней жалости, ни к ней самой, ни к ее старческой немощи. – Она сыночка моего погубила. Откуда тебе знать, каково лишиться единственного сына? Кровинушки моей… Он в могиле, а она живет как ни в чем не бывало, ходит, смеется… замуж собралась. Детей нарожает… а мне… мне-то каково? Сын единственный, ни родни, никого на белом свете. Это что, справедливо? Ни есть, ни спать не могла, все думала, как эту подлюку извести… Пошла вечером по тропе в лес, сердце успокоить. В доме точно в клетке. Возвращаюсь назад, а эта тварь впереди идет. Аккурат возле моего забора. Совести хватает мимо ходить. Все у меня в душе перевернулось. А тут камень под руку попался. Я ее сзади по башке и ударила. Крови нет, а она без чувств лежит. Думала, подохла. Куда ее девать? Найдут, на меня подумают. Я сколько раз грозилась, что своими руками придушу. Ну, я ее в подвал и спихнула. А она живая оказалась. И отпустить теперь уж не отпустишь, и добить не могу. А тут она еще запричитала: «Тетя Таня, не убивайте меня, я беременная». Вот и держала на цепи, точно собаку, в рот тряпку запихав, чтобы не орала. Сначала думала, пережду, ее искать перестанут, тогда и закопаю возле огорода. А у нее пузо уже на нос лезет. Ненавижу, а рука не поднимается. Так шесть месяцев она в подвале и просидела. Не убивала я ее, – повторила Татьяна. – Кровью, подлюга, истекла. И рада бы помочь, да не сумела. А вас в ту же ночь свезла в приют.