Евгений Сухов - Тайга мятежников любит

Он спихнул за Гундарем еще двоих – Штольца и Ракитникова: пригибаясь, петляя, как зайцы, бойцы побежали к стрелочному переводу. Штольца скосили сразу: шлепнулся в шпальную решетку. Двое добежали, навалились на стрелку. Со скрипом стальной клин примостился к рельсу. Бросились обратно под ураганным огнем. Ракитников – бывший поручик, герой Германской войны, кавалер «полного банта» – четырех оранжево-черных Георгиев – схватился за живот, завалился ничком. Стальная громадина, лязгая тягами, уже отправилась в путь. Пулеметы с обеих сторон исправно работали. Гундарь добежал до окутанной дымом и копотью теплушки, протянул руку, в которую вцепились сразу трое. Тут его и продырявило. Втащили – пробитого в нескольких местах, задыхающегося. Бормотал, давясь кровью, свои прибаутки – эх, пошло дело врозь да вкось, хоть брось…

– Сашка, не умирай… – хныкал его двоюродный брательник Птицын, тряся умирающего за грудки, – нам же с тобой еще воевать, Сашка…

– Эх, воевал бы… – харкался кровью Гундарь, – да воевало потерял, Коляша…

Это была первая ощутимая потеря, понесенная отрядом.

Протяженность железных дорог Российской империи – 76 тысяч километров. Порой Субботину казалось, что из этих тысяч они не пропустили ни метра. Куда едут? Где начало того конца, которым оканчивается начало? Однообразные пейзажи – поля, помеченные тропками, прошлогоднее сено в скирдах, чахлые деревни. На станциях и полустанках – тревожная тишина. Чехи в крупных городах, но пути свободны, да и основные силы мятежников сосредоточены пока на западе, на восточном направлении – лишь несколько эшелонов в наиболее значимых пунктах. В Петропавловске дежурный старичок с красным жезлом потребовал остановки. Закрыли теплушки и, когда патрульные в чужом обмундировании, дыша перегаром, стали интересоваться, что везет состав, быстро их перестреляли и обрядились в форму каких-то Карелов и Збышеков. Путейский работник, по младости лет симпатизирующий большевикам, перевел стрелку в нужном направлении. Дальше затруднений не испытывали. В Омске приветливо махали «своим», в покрытом копотью Чулыме прогулялись по перрону – дабы не забыть, какая она – мать сыра земля. Новониколаевск, Ачинск, Красноярск, где поцапались с начальником станции, почему-то не пожелавшим пропускать состав. Пришлось объяснять. Под монотонный стук колес ползли часы и дни. Время спрессовалось вдоль узкой ветки Транссиба. Люди дурели от безделья, заканчивалось топливо для питания парового котла…

Неприятности начались верст за семьдесят до Тулуна – в Турове. Пустынный полустанок, бараки, тупиковая ветка вдоль полотна и какой-то хутор в отдалении. Черный, как негр, помощник машиниста выпал на перрон, объявив, что нужна вода, а на этой промежуточной станции как раз имеется подходящая система водоснабжения. Вылезали чумазые чекисты, осуществляющие контроль за бригадой машинистов. Инкрустированные часы на гайтане [3], еще в прошлом месяце принадлежащие некоему штабс-капитану Бузыкину, показывали три часа дня. Повезло – диспетчер на станции не испытывал симпатий к отжившему режиму. Связь имелась во все стороны. Выкатился эдаким колобком, засиволапил к Субботину, в котором по наитию распознал старшего, забормотал, проглатывая звуки. Сдержался, не пристрелил со злости информатора, хотя рука уже тянулась к «маузеру». Выть хотелось от отчаяния… Белый отряд полковника Старостина, усиленный «военно-служивым сословием», выбил красных из Иркутска! Ревком разгромлен, чекистов вешают на столбах! Но это еще полбеды. Зажиточные горожане, обиженные Субботиным, тут же кинулись в контрразведку, и меры приняли. Откуда беляки узнали, что эшелон добрался до Урала, развернулся и покатил обратно? Бессмысленно гадать. Начальник станции в Красноярске (и почему он его не пристрелил?) телеграфировал в Иркутск, что состав из двух вагонов проследовал на восток. Терпения у белых не хватило (или подзуживал кто) – снарядили встречный состав, набили солдатами, пехотную трехдюймовку загрузили на платформу, и на перехват… Десять минут назад белые прошли Тулун. До Турова им верст семьдесят. Через час с копейками будут здесь…

Субботин угрюмо рассматривал выцветшие, пожелтевшие, серые от грязи и усталости лица своих людей. Рыжий Алцис, демонстрирующий невозмутимость, Рыбский побрякивал бонбоньеркой, в которой вечно таскал жженую карамель, озадаченный Петруха Макаров, Канторский, Арцевич, Ахматулин, желтокожий карым [4]Масалкин. Гасанов со злобной рожей Чингисхана пытал ромашку, отрывая от нее лепестки…