Геннадий Яковлев - Сотрудник уголовного розыска

Годы учебы в институте пролетели быстро. Таня уже учительствовала. Все было хорошо, но вот сегодня пришло это письмо. Костя написал честно. Они не могли быть вместе. Раньше Таня всем говорила: «Вот приедет мой Костя», «Мой Костя прислал письмо», «С Костей мы поедем в отпуск». Теперь ничего этого говорить нельзя…

Мелькнул огонь выстрела, и Таня сразу же почувствовала резкий толчок в спину. Так же игриво плясала по камням речка, так же светились голубые звезды, а на свете стало меньше на одного очень хорошего человека.

Труп Тани Беловой нашли вездесущие ребятишки. С выпученными от страха глазами они примчались в станичный Совет. Участковый милиционер, председатель Совета, местный фельдшер и еще десяток неизвестно откуда взявшихся людей побежали на место.

Таня лежала на спине. На кофточке алело пятно. Она была как живая. Фельдшер взял девушку за руку. Рука — холодная, мертвая.

Расследованием занимались районная милиция, прокуратура, приехавший из краевого центра опытный следователь Дмитриев. Много было отработано версий, проверено догадок, слухов, но ничто не приблизило к раскрытию тайны. Дмитриев нашел письмо Кости, адресованное Тане:

«Таня, мы всегда с тобой относились честно друг к другу. И теперь я не хочу скрывать от тебя. Я встретил девушку. Мне хорошо с ней. Прости меня, этого бы, наверное, не случилось, если бы мы были вместе…»

Следователь вызвал и допрашивал летчика. Костю потрясла смерть Тани. Но подозревать летчика не имелось оснований.

Исписывался том за томом. Допрашивались десятки людей. Уходил один следователь, работник розыска, на их место приходили другие и с новой энергией брались за раскрытие «старого» дела. Но все впустую.

И вот через двадцать восемь с лишним лет раскрытие убийства Тани Беловой поручили майору Василию Баранцеву.

Майор осторожно перелистывал страницы томов. Многие чернильные строки выцвели, некоторые листы пожелтели и ломались. По официальным протоколам Василий угадывал, как развивалась мысль его предшественников, какие они намечали версии, до конца ли эти версии отрабатывались. Казалось, все было учтено, проверено.

В любом деле Баранцев привык полностью представлять картину случившегося. Иначе он просто не мог работать, и после изучения материалов дела Василий выехал в станицу.

Ива у по-прежнему говорливой речки, где так любила сидеть Таня, давно была срублена. На берегу стояло несколько многоэтажных домов. Загорелые ребятишки барахтались в песке. Подремывали в тени старушки.

Мало кто помнил о Тане Беловой даже в школе, где она когда-то преподавала. И только старушка-учительница Мария Степановна Леушкина еще не забыла давних событий.

Больше часа сидели в пустой химической лаборатории майор милиции и учительница.

— Хорошая она была девушка, — тихо и печально говорила Леушкина. — Я на год раньше ее пришла в школу. Помню, ревновала к ребятишкам. Они как-то сразу полюбили Таню. И я по-хорошему завидовала. Она была очень добрая. Дети чувствовали это.

— Простите, Мария Степановна, — проговорил мягко Василий. — Не могли бы вы мне высказать свое мнение о случившемся?

— По-моему, безвинно ее убил какой-то негодяй. Времени столько прошло, а она все перед глазами стоит. Жених Тани приезжал, такой белоголовый летчик. Так плакал на могиле, так плакал.

Резко загремевший звонок нарушил их беседу. Здание школы заполнилось топотом, криками, смехом.

Баранцев простился. До самого вечера ходил он по станице, беседовал со старожилами. Люди только покачивали головами. «Все давно быльем поросло, чего ворошить старое. Если уж сразу ничего не могли сделать…»

Вечером Василий решил еще раз побывать на квартире старой учительницы. Мария Степановна откровенно удивилась его приходу, но тут же приветливо пригласила в дом. Комнаты были чистенькими, прохладными. Пахло печеным хлебом. Мария Степановна накрыла стол, поставила пирожки, варенье. За чаем она рассказывала о своих учениках. Один из них был известным в стране академиком, и учительница счастливо хвасталась его письмами. Потом разговор снова пошел о Тане Беловой.

— Таня здесь, в станице, и родилась, — придерживая горячий стакан сухонькой рукой, говорила Мария Степановна. — Ее дом на соседней улице. Большой кирпичный особняк. От родителей остался. Отец и мать умерли, когда она еще училась в институте. Потом Таня приехала и заняла одну комнату. В трех остальных жили учителя. Она с них ни копейки не брала. Сейчас в доме этом детясли… — Мария Степановна помолчала, потом продолжала задумчиво: