Геннадий Яковлев - Сотрудник уголовного розыска

— Чего-чего? — переспросила Ананьевна, все время державшая сухонькую ручку у сморщенного уха.

Егор Егорович не удостоил ее ответом и закончил свой рассказ:

— Срослась моя правая. Добре срослась.

Ананьевна вытащила из кармана во много раз сложенную бумагу, развернула и подала Школьникову. Все увидели на листе странного зайца с зелеными ушами. Василий Иванович, сдерживая улыбку, чересчур усердно рассматривал рисунок.

— Два вечера старалась, — горделиво кивнул в сторону жены Егор Егорович.

Долго и весело разговаривали друзья. Потом Школьников, сразу став серьезным, спросил у дяди Бори:

— Почему же ты все-таки решил, что стрелял не Чижов? Как догадался?

Участковый хлопнул тяжелой ладонью себя по колену:

— Когда еще с этой гильзой история получилась, я целую ночь не спал. Все прикидывал, кто, в какое время мог спрятать. Сережка твоей Сони навела на мысль: гильзу спрятал Онищенко. А раз он, то, если еще жив, придет за золотом. Придет, не утерпит. Вопрос возникал: в какое время? Помнишь, я тебе звонил по телефону и просил помалкивать о находке? Я уже тогда поджидал зверя. Но не думал, что он придет так скоро. Чижов здесь карты напутал. С золотом этим скрылся. Конечно, я не особенно верил, что он решится на такое… на такую подлость. Причин у него не было, да и слишком трусливый он человечишко. Потом, когда выяснилось, что у него имелось оружие, честно признаться, я сам заколебался. На первом допросе он юлил, крутил. Когда я его в район повез, много мы дорогой говорили. Опять сомнение. После этого я решил устроить засаду. И как видишь — получилось.

— Да, теперь все ясно, — задумчиво проговорил Василий Иванович. — Теперь слово за судом.

Дверь осторожно открылась. Появилась счастливая, помолодевшая Соня.

— Дядя Боря, — начала она строго, — в коридоре стекла дрожат, так вы басите. И наверняка расстраиваете моего Школьникова страшными разговорами.

— Нет, нет, Сонюшка, — вмешался Егор Егорович. — Мы говорим об окунях. Вот зайца Ананьевны рассматриваем.

— Платье-то у тебя какое доброе, Соня. К личику, к личику, — сказала Ананьевна, не понявшая, о чем идет речь.

Соня нащупала плечо участкового, наклонилась и зашептала ему на ухо.

— При живом-то муже секретничать, — покачал головой Василий Иванович.

— Я думаю, пусть Вася сам решит, — загремел дядя Боря, — звать его или нет.

— Чижов к тебе пожаловал, — объяснила Соня мужу, — говорит, как к партийному секретарю. Поговорить хочет. Я ему объяснила, что еще нельзя к тебе.

— Соня, — обиделся Василий Иванович и попросил дядю Борю. — Выгляни, пожалуйста, в коридор. Если он там, позови.

Чистенький Митька в ярко-красной рубахе появился на пороге. Он не поднимал низко опущенной головы.

— Сын у нас родился, — прошептал он вместо приветствия, и затих у порога.

— Поздравляю, Дмитрий, — сказал Школьников просто. — Давай сюда, поближе, проходи. Потолкуем, как жить дальше…

Суд проходил прямо на зеленом поле колхозного стадиона. В молчании тысячи людей разместились на трибунах, стояли. Несколько мальчишек, пробравшихся на стадион через только им известную дыру в заборе, не бегали, как обычно.

Онищенко сидел с низко опущенной головой. Жаркие солнечные зайчики прыгали по его лысине. Предатель чувствовал спиной взгляды людей, слышал гневное дыхание. Ему казалось, что он стоит на самом краю пропасти, а сзади море. Громадная упругая волна катится по поверхности, и осталось совсем немного до того момента, когда она подхватит его, как щепку.

Онищенко почти не воспринимал показания свидетелей. Когда ему задавал вопросы председательствующий, моложавый строгий полковник, он отвечал невпопад. Но его словно толкнуло что-то в момент появления у судейского стола Сони. Статная, красивая Школьникова стояла с высоко поднятой головой, говорила тихо, сдерживая слезы. Злоба заклокотала в нем.

— Жалею, что я тебя отпустил, — ощерил он неровные желтые клыки.

Обостренный слух Сони уловил эти слова, голос ее дрогнул, но она тут же взяла себя в руки и продолжала спокойно давать показания.

Золотые вещи, которые нашел Егор Егорович под полом, спрятал однажды Онищенко, когда каратели заходили в станицу. Он боялся, что дружки, узнавшие о коллекции, не постесняются. И чтобы завладеть богатством, могут отправить его на тот свет, точно так же, как это сделал он сам с немецким офицером, у которого увидел награбленное золото.