Михаил Петров - Гончаров и дама в черном

К железным мосткам я подплыла загодя. Примерно за час до того, как там у вас началась стрельба и взрывы. И только после того, как все это стихло, я привязала лодку и отправилась наверх.

Пока вы там маячили в стеклянной Светкиной будке, я по железным мосткам спокойно поднялась наверх, перелезла через забор, краем глаза успев заметить множество трупов, и в их числе труп старика, его сына и внука. Сообразив, что больше мне ничего не грозит, вошла во флигель и угрем проскользнула в тоннель.

Что вы там кричали, мне было абсолютно безразлично. Я понимала, что в этой катавасии вам не до меня.

Я пробралась в кабинет Петра и отворила сейф. Он по-прежнему, как и в прошлый раз, был пуст. Вне себя от бешенства, я заметалась по комнатам, надеясь в этой суматохе найти Ольгу и как следует с ней поговорить. Долго искать мне ее не пришлось. Осатаневшей ведьмой, с пистолетом в руках, она тоже носилась по дому, не зная, что делать. Подкравшись сзади, ни слова не говоря, я накинула на ее жирную шею веревку и потребовала указать место, где старик хранил свои деньги и золото.

Постепенно затягивая удавку, я вновь и вновь повторяла свой вопрос, а когда она начинала хрипеть, я немного ослабляла петлю и все начинала сызнова. Наверное, прошло не меньше пяти минут, прежде чем она мне ответила:

- Там... Внизу... В подвале... В неработающей батарее за АГВ.

Наверное, от радости, что мне удалось так быстро ее расколоть, я затянула веревку слишком сильно и опрометью бросилась в подвал.

Ну а про все остальное вы знаете сами. Хочу только добавить, что убийство Ольги не входило в мои планы. Это произошло само собой, потому, наверное, что веревка оказалась мокрой. Хотя мне помнится, что она была сухая и должна была ослабиться сама по себе. Что-то тут не так, не могла я ее удавить. А вы одни приехали? - подозрительно подходя к комоду, как-то напряженно спросила она.

- Не волнуйтесь, матушка, ваши приемы мы знаем наперед, - усмехнулся Макс и, следуя ее взгляду, подошел и вытащил из-за комода пистолет с глушителем, видимо ранее принадлежавший Ольге. - Одни мы не ходим. Только с подстраховкой. Пойдем, болезная, пора.

- Никуда я с вами не пойду. Хоть вы меня на месте пристрелите, а только из дому я и шагу не сделаю, - тупо уперлась Любаня.

- Но ты же не хочешь, чтобы вся деревня видела, как мы тебя выносим?

- А мне плевать, теперь мне на все плевать. Хотите - несите, хотите стреляйте, воля ваша, но слово я свое сказала.

- Это куда вы ее нести собираетесь? - сунула нос бабуля. - Уж не в ЗАГС ли? Так чего же ты, дуреха, отказываешься?

- В ЗАГС! Держи карман шире. В тюрягу они хотят меня закатать, маманя.

- Господи! Да за что ж ее в тюрягу-то! - возмутилась маманя.

- За то, что она удушила Ольгу Арбузову, - из-за ее спины торжественно изрек Ухов. - За то, что она присвоила золото вашего брата Петра Геннадьевича Арбузова.

- Что ты такое мелешь, обезьяна ты бесхвостая, - не на шутку разошлась старуха. - Мы этого Петьку уже сто лет как не видели, чтоб он в гробу перевернулся.

- Мамань, это правда, я Ольгу удавила. Я не хотела, но так получилось, - отрешенно глядя в пол, призналась Любаня. - И золото я у них забрала. Оно у меня под кроватью, на дне сундучка лежит. Прости меня, маманя, не от жадности я, а от обиды. Обидела меня Ольга сильно, вот я и отомстила... Ну не молчи... Чего молчишь? Скажи хоть что-нибудь. Мамка, мне самой противно, а что теперь поделаешь? Ну скажи, что мне делать? Я уж вся исказилась, да только сделанного уже не воротишь. Золото-то я Верке отдам, а Ольгу уже не вернешь. Мамочка, не молчи, скажи хоть словечко.

- Ты сама его сказала, - жестко ответила старуха и скрылась в избе.

Плетями опустив избитые работой руки, Любаня беспомощно смотрела на нас, и по ее обветренным щекам катились крупные прозрачные слезы.

- Господи, да что же я наделала? - с надрывом и как-то по-детски спросила она меня. - Сама себе крест выстроила. Погодите, я сейчас вынесу вам все то, что я взяла, а потом уж везите меня куда надо и делайте со мной все, что хотите.

- Ну, вот так-то будет лучше. - Закуривая предложенную Максом сигарету, я вышел на крыльцо, чтобы хоть как-то сбросить с себя тяжелую хмарь, вдруг навалившуюся на мои плечи. Чертовски трудная эта работа - приносить в дом и без того обездоленных людей несчастье.

- Что, Иваныч, не по себе? - положил мне на плечо свою тяжелую руку Макс. - Мне тоже скверно, а что поделаешь, жизнь такая. Пойдем к машине, выпьем по глотку, а то совсем раскиснем.

Молча выпив, мы снова закурили. Каждый думал о своем, и, возможно, об одном и том же. Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Макс с тревогой заметил: