Михаил Петров - Гончаров и кровная месть

- Ну и ладно, ну и ладно, - ворковал он вытирая нож о снег и её белый свитер, ты, Чижик, иди к доченьке-то, слышишь, смеется, тронулась наверное. . . Ты это. . . не зверствуй, не мучь её, чтоб сразу. . . Возьми что надо, а я пока покурю, курить чтото охота. Да и сваливть нам пора, что-то тут мне не нравиться. Городские они, видал, какие панталоны.

Булькнув, оборвался сумасшедший смех. Старик за ноги, стараясь не испачкать шубу стащил мертвую женщину на снег и одел её доху.

Отец проснулся от моего верещания и сразу же почувствовал серую тоску. То что Иванна с Танькой отправились проверять капканы он понял сразу. Это случалось довольно часто. Но , что-то не так наэтот раз, верещит сердце, а ему не укажешь. Вот и ружье опять не взяла. Не любит с ним ходить, а тут вертись как на иголках. Выстраивай одну версию страшнее другой.

- Да замолчи ты, Манька. Лопай, обжора. Опять обмочилась. Господи, да , что же она не идет, ведь десять уже.

В одиннадцать ждать стало невмоготу. Кое-как меня уложив, отец наскоро собрался и пошел по едва улавливаему следу жены и дочери. Пурга прошла, но свинцовое, таежное небо солнца сегодня не обещало. На открытых местах лыжня была запорошена совсем. Павла вело собачье чутье, он ускорял и ускорял свой бег.

то он увидел через полчаса. Если бы Павел не был хирургом, то скорее всего он бы рехнулся. Он был готов ко всему:задрал медведь, порвала рысь, надругались лихие люди, но это. . .

Он стоял над растерзанным трупом дочери умирая душой. Полураздетое танькино тело поникло головой и висело на перехваченной в поясе веревкой. Береза обнявшая её в последние минуты жизни роптала грозно, но бессильно перед извращенным человеческим зверством.

И сама Танька, словно стыдясь той дикости, что над ней сотворили руки подонка, старалась длинными, распущенными волосами прикрыть живот и распоротую грудную клетку. Сознание Павла раздвоилось. Он смотрел на себя со стороны. Подойдя к дочери он откинул с её лица смерзшуюся открови кору волос. Потом, перерезав веревку осторожно взял труп дочери на руки и поднес к мертвой жене. Упрятав обеих в снег, он надежно притоптал он надежно притоптал их сверу. Только потом он нашел себя. Со зверинным рыком, отбросив мешающее ружье, он бросился в погоню. По следам он понял, что подонков было двое, но это не останавливало его и даже не предупреждало об осторожности. Догнать, во что бы-то ни стало догнать! Лыжный след свернул в чащу. По щекам наотмашь хлестали ветки. Ежами в глаза лезли еловые лапы. Лоб разодран кустарником, плевать, нужно быстрее! Натянутая поперек лыжни веревка появилась неожиданно. Она подсекла Павла, падая он понял, ловушка. Попытался выхватить "Вальтер", но не успел, сверху навалились двое, вывернув руки до затылка. И тогда от бессилья он завыл. Не было боязни умереть в его волчьем вое, а лишь тоска и сожаление о неудавшейся его святой мести.

- Ты ему, Чижик, ножки-то, ножки покрепче. . .

- Да давай я его. . . Возиться тут с ним. . .

- Торопишься Чижик, а здря. Надо узнать кто такой. Зачем, хе-хе, может у человека надобность какая к нам. Может нас кто-то ещё ищет, всяко бывает. У хорошего человека надо многое спросить, хе-хе. . . приподними ка его. . . Ну что, голубок, покалякать с нами хотел, валяй.

Захрипев Павел дернулся к старику, к полушубку жены, но но намертво стянутый веревками повалился лицом в снег, заходясь в сумасшедшей истерике - Сродственники, видать, ишь как убивается, подыми его Чижик, да к дереву-то приторочь. От так, занятная у тебя машинка, голубок, немецкая. Надежная штука. Из него, хе-хе, я тебя и шлепну, да не вой ты, фраер поганый.

- Сергеич, а може он кушать хочет, могу его угостить.

Из под полы шубы Чижик вытащил что-то завернутое в окровавленную тряпку, положил и развернул в метре от Павла ещё дымящуюся печень дочери.

- А-а-а, - не почеловечески заорал Павел, стынущим криком уходя в обморок, остатками сознания слыша выстрел.

Трезвея, увидел развороченный лоб старика, залитый кровью и мозгами снег.

- Стреляли пулей в затылок, - безразлично подумал он, не в силах оторвать глаз от Танькиной печени.

А Чижик заметался зайцем, стараясь деревьями уйти от Петровича.

Долбанул второй выстрел, и он завертелся на месте кровавя окрестный снег.

- Петрович, не убивай его, развяжи меня.

Ширкнул нож освобождая Павла от пут. Проваливаясь в снег, где ползком, а где и на четвереньках он настиг подранка. Тот понял все и сразу, залепетал частой скороговоркой.

- Это не я. . . это не я. . . это он заставил, я не причем.