Михаил Петров - Гончаров и стервятники

Очнулась она минут через десять. Все это время я отдыхал на заднем автомобильном диване, прикидывая, какие вопросы и в каком порядке следует задавать.

Но сначала я вернулся к "жигуленку", внимательно обследовал бардачок и защитный козырек от солнца, но никаких документов не обнаружил. Лишь на заднем сиденье лежала дамская сумка. Основательно обследовав ее, я обнаружил четыре золотых червонца, как близнецы похожих на тот, что мне передал Чистов, газовый баллончик, две связки ключей и всевозможные женские безделушки.

Вернувшись, я закурил. Сидел и раздумывал, не слишком ли сильно я трахнул даму головой о дверцу. Тронув саднящее плечо, подумал, что как раз в меру.

В нашу сторону с шоссе повернул колесный трактор с тележкой. Это было явно ни к чему, и, запустив двигатель, я выбрался на трассу. Проехав в сторону города около двух километров, я свернул на грунтовую дорогу и углубился по ней до березовой рощи. Краем глаза я заметил, что тварь очнулась. Загнав машину в тень, я резко ткнул пассажирку большим пальцем под ложечку. Она взвилась от боли, открытым ртом ловила неподатливый воздух, а потом заревела белугой:

- Помогите!

- Заткнись, сука.

Решив, что увертюру можно считать оконченной, я сгреб ее за волосы, повернул к себе и, внимательно-ласково глядя ей в глаза, почти вежливо попросил:

- Заткни рот, или я тебя здесь закопаю, благо никого нет.

Она затихла, затравленно глядя на меня. А я, переместившись на заднее сиденье, накинул ей на шею длинный конец опутывавшего ее нейлонового шнура и захлестнул под подбородком петлей. Она забилась в беззвучном ужасе, а потом взмолилась, торопливо глотая слова и слезы:

- Не надо... Не надо... - Голос ее вдруг ушел вниз, куда-то на контроктаву: - Я все расскажу, пощади-и-и-те...

Я опять перебрался вперед, немного отпустил удавку, и Ирина без сил откинулась на подголовник:

- Дайте покурить.

Я зажег сигарету и сунул ей в губы. Подождав немного, выбросил бычок в окно.

- Я жду. Все подробно и по порядку. С самого начала.

Она закрыла глаза, собираясь с мыслями, и зашелестела бесцветным и равнодушным голосом:

- А начало было давно, так давно, что и вспомнить трудно. С Борькой я встречаюсь уже лет пять: еще при жизни матери. Она меня любила. Даже как-то невесткой назвала. А я, дура, уши развесила. Прошло полгода, и разлюбил меня "миленок". Другую нашел. Потом еще и еще, потом опять со мной. Так что мы с ним раз пять заново знакомились.

И с каждым разом я себя больше и больше ненавидела за то, что опять безвольно иду на повторение этой связи. Ненависть к себе росла, злоба к Борису, но то была бессильная злоба, потому что реально отомстить ему я не могла: он был обеспечен, всегда при деньгах, всегда при друзьях. Блистал остроумием и эрудицией. Я же - вечная неудачница с дырявым кошельком, без роду и племени. Бедная родственница такой же безродной Валентины. Борьке некого трахать - мне в театр звонит. Я лечу на крыльях, презирая себя и ненавидя его.

Когда у меня появилась мысль о преступлении? Сказать трудно. Конкретной и ясной она стала месяц назад. Но к этому все шло постепенно. Начнем с того, что года два назад, просматривая кротовский семейный альбом, я поразилась своим сходством с молодой Борькиной матерью. Было достаточно двух-трех деталей, нескольких штрихов - и можно было играть роль.

Смеясь, я хотела продемонстрировать это Борису. И вот тогда впервые какое-то смутное чувство остановило меня. Как если бы в картах желание удержать козырь. Я абсолютно тогда ничего не планировала, не предполагала. Так, смолчала, и все. Но это был первый неясный толчок.

Год назад, при этом дурацком перезахоронении монет, я узнала, что у Кротовых есть деньги, и немалые. Ну есть и есть. Мне-то что! Хотя, отослав Бориса на кухню, достаточно хорошо видела сквозь матовое стекло и неплотно прикрытую дверь, куда были помещены червонцы. Но и тогда никакой мысли завладеть ими у меня не было.

Появилась она с месяц назад, когда Борька снюхался с практиканткой и дал мне полный отвод. Да и я к этому времени другая стала, уже полгода Генка продавал меня иностранцам за баксы, еще и сам пользовался, скот. Он не выживет? - Она тревожно передернулась.

- Не должен, - ответил я не вполне уверенно. - Продолжай.

- Борис уехал в тайгу, а я рассказала обо всем Генке.

Я хорошо имитирую голоса, мечтала стать актрисой. Так вот, раз в два-три дня я звонила Андрею Семеновичу и, подражая голосу его жены, говорила всегда одну и ту же фразу: "Забыл ты меня, Андрейка, совсем забыл". Я чувствовала по его голосу, что он на грани приступа, ну а про его гипертонию и ишемическую болезнь я знала хорошо. И знала я, когда придется ставить на старике точку, я поставлю ее аккуратно.