Михаил Петров - Гончарову наносят удар

- Почему так сильно болят ноги? Там, внизу, у меня все в порядке?

- Успокойся, у тебя все, словно у нормального человека. А ноги болят потому, что отшибло. Дать выпить?

- Что за дурацкий вопрос! Даже можешь немного, в пределах разумного, налить себе. И принеси чего-нибудь попить, ужасно хочется пить.

- Не дергайся, все сделаю.

Я лежал и размышлял, прикидывая, какая сволочь устроила мне этот праздничный фейерверк. Чей муравейник я разворошил? От кого такое серьезное предупреждение? Неужели это плод моих сегодняшних похождений? Не может такого быть, слишком рано! Тогда кто еще мог подложить мне подобную свинью? Кому дядя Костя наступал на хвост в ближайшие несколько дней? Никому, кроме двух недоделанных рэкетиров. Значит, кровная месть - зуб за зуб - идет оттуда? Мало их Макс отделал, придется повторить, только на более высоком идейно-политическом уровне и желательно в малонаселенном месте. Вот ведь бараны! И запросто можно сдать в ментовку, благо имеются их писульки. Конечно, они пойдут в отказ, но в следственном изоляторе стараниями Макса могут усвоить очень многое. Козлы!..

- Ты чего бормочешь? - прервал Юрка мой негодующий внутренний монолог. - Может, правда психушку вызвать?

- Непременно, о тебе давно дурдом плачет! Да что ты мне суешь? Что ты мне налил, у меня кот писает больше! Себя так не обделил, кулачье отродье!

- Хозяин барин, не заплохело бы тебе. Похоже, на Гончарова опять открыт охотничий сезон. Опять ты влез в какое-то дело? Если будешь платить, как в прошлый раз, то рассчитывай на мою помощь.

- "Если хочешь быть майором, то в сенате не служи..." Обойдусь без сопливых, да и толку от тебя как с козла молока.

- Конечно, у тебя же есть Ухов!

- Юрка, пей и проваливай, мне надо отдохнуть и подумать.

Этой невинной радости меня лишил приход Милки. Страшного в этом ничего не было, если бы не одно "но"... Она притаранила с собой огромную дорожную сумку. Запахло опасностью. С ужасом я наблюдал, как, раздевшись, Милка начала потрошить ее необъятное брюхо. Вещь за вещью на мой диван ложились плащи, костюмы, юбки и прочие рейтузы. Гора росла, и конца этому не было. Дело делалось фундаментально, и моя роль сводилась к минимуму.

- Может, ты скажешь, в чем дело? - робко высунулся я.

- С папашей поругалась! - озабоченно рассматривая мятый пиджак, между прочим ответила она. - Кстати, из-за тебя.

- Стало быть, я явился яблоком раздора?

- Ага, он назвал тебя шалопаем, бабником и алкоголиком, но я мужественно защищала тебя своей чахлой грудью четвертого номера. В конце концов, схватившись за сердце, он вылакал бутылку коньяку и назвал меня блядью. Это же уму непостижимо!!!

- Ну почему же...

- Молчи, козел, гнусный соблазнитель, испортил девушку, а теперь глумишься! Все вы такие!

- Ты будешь здесь жить? - робко поинтересовался я.

- А что?!

- Нет, я просто спросил... Уж и спросить нельзя...

- Когда вопрос глуп, его не задают. Поживу, подожду, пока он сам за мной не прибежит.

- Не дождешься! - с горечью заметил я. - Дело не в этом. Завтра я хотел идти к нему по делу. А теперь не знаю...

- Вот и пойдешь, передашь привет от госпожи Гончаровой.

- Это от кого? - не сразу врубился я.

- Он сообразит, - хохотнув, ответила Людмила. - Давай спать, уже поздно!

* * *

Наутро, тщательно приведя себя в порядок, я с трудом доковылял до милиции. Да, видно, зря я бил свои обожженные ноги: в приеме мне было отказано. Знакомая секретарша, соболезнуя, предложила мне чашку кофе. Сидя в уголке, я скромно потягивал растворимую гадость, подслушивая милицейские новости и сплетни. Ефимов вышел неожиданно и сразу. Окинув меня грозным оком, он пророкотал:

- Эт-то что такое? Устроили мне в приемной чайную! Немедленно очистить помещение! Татьяна, что здесь делают посторонние?

- Ждут приема, - логично ответила секретарша.

- Приема не будет! Тем более - для этого гражданина.

Отставив чашку, я поплелся к выходу. Поравнявшись с полковником, я шепнул:

- Ваша дочь повесилась. Всего вам доброго!

Что случилось у меня за спиной, я не видел, только услышал сдавленный крик. Тяжелая, медвежья лапа рванула плечо.

- Что-о-о? - хрипло заорал он.

- Ничего, я пошутил. Она в полном здравии и передает вам пламенный привет.

- Собака, сукин сын! - Он схватил меня за шиворот и швырнул в кабинет, где и принялся дубасить - грубо, по-мужицки, не забывая при этом изрыгать совершенно фантастический мат.

Если бы не вчерашняя контузия, я бы его вздрючил, настолько неграмотно и бессистемно он наносил удары, правда, надо признаться, весьма болезненные. Кулак - он и в Африке кулак, особенно такой молот, как у полковника. Кажется, я потерял сознание, потому что очнулся в начальничьем бардачке на диванчике. Секретарша Таня смывала с меня кровь теплым мохнатым полотенцем. Было больно, но очень приятно, особенно когда, склоняясь, она прижимала меня грудью. На всякий случай я не спешил приходить в сознание, твердо помня, что спешка нужна лишь при ловле блох. Да и подумать в спокойной обстановке, в стенах полковничьего кабинета, - сплошное удовольствие! Что-то, Константин Иванович, бить вас стали часто! Хлещут по роже все кому не лень, да еще и взрывчатку под задницу подгадывают. Не общество, а сумасшедший дом!