Мэтью Кляйн - Афера

— В четверг после часа, — пытаюсь улыбнуться я.

Я выписываю квиток и протягиваю ему. Даже не поблагодарив меня, он хватает бумажку и уходит.

Следующий клиент — женщина за сорок, одетая как юрист, — еще хуже. Ее бесит, что ей пришлось прождать открытия целых пять минут. В ее взгляде явственно читается: «Час моей работы стоит три сотни. А ты сколько за час получаешь?» Меня так и тянет сказать ей: «Десять долларов в час плюс чаевые», — и показать рукой на коробку с надписью «Для чаевых». Она протягивает мне мятую блузку и брюки. Когда я отдаю квиток, женщина даже не поднимает на меня взгляда. В этом вся моя работа: клиенты меня не замечают, для них я — не живой человек, а одна из составляющих оборудования химчистки, как шестеренка или вращающий барабан.

Я обслуживаю двух оставшихся клиентов, и на этом утреннее безумие заканчивается. Имельда приходит в половине десятого. Ей сорок лет, родом она из Азии, но непонятно, откуда именно. Наверное, с Филиппин. А еще у меня есть подозрение, что Имельда — транссексуал. Ростом она под метр восемьдесят, с низким голосом и адамовым яблоком размером с настоящее яблоко. И самое главное: у нее огромные руки. Когда Имельда берет завернутые в полиэтилен чистые вещи и, поигрывая бицепсами, отдает их клиентам, невольно обращаешь на огромные, как кухонные прихватки, ладони.

Эффектным жестом она распахивает дверь и говорит мелодичным мужским голосом:

— Привет, дорогуша.

Цвет волос Имельды бывает либо каштановым, когда она носит парик, либо кошмарным, когда она приходит из парикмахерской. Утро сейчас раннее, и в свете солнечных лучей я замечаю темные волоски на лице.

— Доброе утро, Имельда, — здороваюсь я.

— Как поживает сегодня мой любимый работничек?

Когда Имельда начинает со мной заигрывать, я невольно гляжу на ее огромные руки и ноги и по спине у меня бегут мурашки.

— Неплохо, — отвечаю я.

— Тебе кто-то звонил вчера вечером. Какой-то парень.

— Он представился?

— Не-а, — ухмыляется она, словно у меня есть какой-то очень пикантный секрет. — Ничего не хочешь мне рассказать?

Имельда уверена: вокруг одни латентные гомосексуалисты.

— Нет, — отрезаю я.

— Ну и ладно. Он сказал, ничего срочного.

Я вспоминаю сообщение, которое оставил мой сын на автоответчике. Теперь я уже не сомневаюсь. Он в беде. Как всегда.

Имельда скрывается за стеллажами с бельем, направляясь в туалет. В тишине я слышу, как она по-мужски долго пускает ветры, гулко отзывающиеся в фаянсе унитаза. Я сажусь на стул, задумчиво глядя в окно на хорошо одетых людей, спешащих по своим делам.

Домой я возвращаюсь в шесть вечера. Мистер Грильо ждет меня на дорожке в халате, сжимая в руках свернутую газету, будто собирается меня отшлепать.

Я выхожу из машины и слышу:

— Мой внук хочет с вами поговорить. — При этом хозяин дома ухмыляется.

— Правда? — оглядываюсь я, но никого не вижу.

— Привет, Кевин, — доносится у меня из-за спины.

Арабчик выходит из-за угла с кисточкой, с которой капает белая краска, и ведерком эмали «Глидден».

— Кип, — поправляю я его.

— Да, точно.

Он ставит ведерко на землю и кладет туда кисточку. Я замечаю мокрые пятна на стене дома. Похоже, внучок занялся небольшим ремонтом. Это не к добру.

— Послушай, — говорит Арабчик, подходя ближе. — Я тут говорил с дедушкой. Он хочет поднять арендную плату.

Я смотрю на мистера Грильо. Тот улыбается во весь рот, словно радуясь за нас, наконец-то нашедших тему для разговора.

— Это правда, мистер Грильо? — спрашиваю я у него.

— Мой внук — Арабчик, — почему-то отвечает он.

— Конечно, правда, — вмешивается внук.

Мы с мистером Грильо не подписывали никаких договоров. Договоренность была устная. Я жил в этом доме и платил четыреста долларов в месяц с того дня, как вышел из тюрьмы.

Я поворачиваюсь к внуку и спрашиваю у того, не притворяясь, будто я верю, что это решение мистера Грильо:

— И какова новая плата?

— Тысяча двести, — отвечает он. Затем, великодушно махнув рукой, добавляет: — Но дедушка может подождать месяцок. Давайте с июня.

— Ладно, — соглашаюсь я.

У меня вдруг возникает непреодолимое желание добраться до своей квартиры и проверить продажи витаминов. Я надеюсь на чудо.

Еще не войдя в квартиру, я понял: что-то не так. Я годами оглядывался по сторонам — сначала, когда обирал людей, будучи свободным человеком, а потом в тюрьме, где всегда существовала угроза получить ножом под ребро, — и чувство опасности у меня обострилось. Сегодня я почуял неладное, еще когда шел мимо розовых кустов у дома. Я напряжен до последнего волоска на голове. Дойдя до двери, я замечаю, что она не заперта, хотя утром я ее точно захлопнул.