Евгения Михайлова - Испить чашу до дна

— Ты больше не любишь меня?

— Как это по-женски! Я буду любить тебя даже в том случае, если ты каждый день по утрам станешь колотить меня молотком по голове. Мои чувства не обсуждаются. Ты проявила жестокость. Ты носишь ребенка, ты прекрасная женщина, я просто не в состоянии это осознать.

— А если бы он растерзал меня с моей девочкой, ты бы это мог осознать? Он набросился на меня, как хищник, — Лилины глаза наполнились слезами.

— Лиля, деточка, ты немного лукавишь, — Илья не выдержал и стал целовать ее мокрые глаза, губы, щеки, шею. — Тогда я бы его убил, это же понятно. Он — мерзавец по определению, но ты… По моему мнению, ты не могла истязать человека. Абстрактного, любого человека!

— Черт с ним, — Лиля вздохнула со всхлипом. — Черт со мной, Илюша. Ну женился ты на мегере, как выяснилось. Ты не говоришь главного: он подаст на меня в суд? Меня могут посадить? Я ждала тебя и думала, что наша девочка родится в тюрьме.

— Ты думаешь, я такой гуманный, что опекал эту скотину всю ночь, оставив тебя в жутком состоянии? Я ждал, пока он заговорит. Я сам предложил ему написать заявление. Даже сказал, что позвоню в полицию. Врач меня поддержал.

— А он что?

— Да понятно что. Марат мне еще в машине сказал: «Наша версия такая: ты нашел меня в подъезде без сознания. Лиля ни при чем!» Для него страшный позор, что с ним так поступила не просто женщина, а именно ты. Он никому не расскажет, я уверен, даже если его на куски резать. Он пообещал в больнице при врачах, что приедет домой, его люди найдут хулиганов, которые у него якобы деньги отобрали и пытали, чтобы узнать пин-коды карточек. Марат не дурак. Мне в присутствии персонала «спасибо» сказал за спасение.

— Да, — вздохнула Лиля. — Его «спасибу», конечно, можно верить. Я теперь за тебя буду бояться. Машины нам нужно проверять. Есть какой-нибудь прибор, который определяет наличие взрывчатки?

— Вообще-то есть. Ты прямо подруга Джеймса Бонда, а не моя жена. Мы все это приобретем. Но, главное, дело по факту исчезновения Андрея заведено. Сергею я расскажу об этом милом эпизоде. Они со следователем найдут возможность дать понять Сейфулину, что внимание к тебе — любое — не в его пользу. Его надо успокоить. Когда он был не в себе, рычал и ругался, как последний бандит.

— А он и есть бандит. Ложись спать, нам скоро вставать.

— Ты что! Ты завтра, то есть уже сегодня никуда не пойдешь. Ты сама понимаешь, что на таком сроке все может быть. Нужно полежать. Я позвоню твоей маме, скажу, что ты плохо себя чувствуешь. Пусть приедут с Викой. Присутствие дочки тебя облагородит, а то ты становишься разбойницей.

— Спасибо за комплимент. Звонить маме не нужно. Игорь должен сдать картину. Потом он сделает эскизы к следующей, и мы объявим, что со мной что-то случилось.

— Лиля, откажись от этой идеи. Она нелепа, почти безумна. Я знаю брата. Если бы он был жив, если бы хотел или мог — он бы давно приехал. Просто потому, что так решил, а не из-за глупой провокации.

— Видишь, как много «если» у тебя получилось. Я тоже знаю твоего брата. Если он жив, но не может приехать, даже если хочет, думая, что у нас все в порядке, — то он горы свернет, все разрушит на своем пути, узнав, что мы в беде.

— Но вы не в беде. Этот обман — опять твоя жестокость.

— Видишь, ты говоришь так, как будто допускаешь, что Андрей может узнать о моем обмане. Значит, ты тоже считаешь, что он мог выжить.

— Я погибаю, когда ты это говоришь, — Илья встал, подошел к окну и стал смотреть на серое утро, чтобы Лиля не видела его лица. — Я хотел бы думать, что Андрей жив. Наши родители не могут без него. Но все, даже гибель Андрея, даже горе родителей, мое горе, — для меня не так страшно, как потеря тебя.

— Это невозможно в любом случае, — спокойно произнесла Лиля. — Я — твоя жена. Но я должна знать, жив Андрей или нет. Мы должны все выяснить. Использовать любые возможности. Иди сюда. Я могу уснуть только рядом с тобой.

Ольга сидела на кровати и, как маленький ребенок, с немотивированной радостью, крутила головой по сторонам. Ей сегодня сняли бинты и не стали больше бинтовать. Как мало нужно человеку, чтобы почувствовать себя свободным. Голова, на которой уже появился светлый ежик волос, стала легкой и ясной, глаза видели все. Инна Васильевна с обычным непроницаемым выражением лица стояла перед ней с очищенным мандарином.

— Съешь, Оля, — сказала она.

— Ах, — ответила Ольга, как Наташа Ростова. — Я хочу вспомнить какую-нибудь роль или стихи. Инна, когда в твоем мозгу кто-то ковыряется, что-то там исправляет, нет никакой уверенности в том, что все осталось, как было. Понимаешь?