Виктория Платова - 8–9–8

— Ты не знаешь Марии, — Магдалена произносит это таким тоном, как будто выросла вместе с Марией или, по крайней мере, частенько обменивалась с ней трусами, лифчиками и губной помадой. — Ты не знаешь Марии и не знаешь меня. Я до смерти боюсь самолетов и всегда волнуюсь, когда кто-то из близких собирается лететь. Я так и сказала Марии: если не хочешь, чтобы я падала в обморок, — позвони сразу по прилету.

— А Мария?

— Она поклялась мне позвонить. И не позвонила. Что-то случилось…

— Господи, да что могло случиться?

— Не знаю…

— Но с самолетом-то все в порядке?

— Да. — Магдалена снова начинает рыдать. — Самолет прибыл в Касабланку по расписанию, я узнавала.

— Значит, ничего страшного не произошло. Нам остается только ждать.

— Нет. Мы не будем ждать. Ты полетишь в Касабланку и все разузнаешь на месте. Найдешь ее…

— Я?! — Такой прыти от истерички Магдалены Габриель не ожидал. — Почему я?

— Ты меня удивляешь… Это ведь твоя невеста. Она пропала, а ты совершенно спокоен. Что происходит?!

Магдалена, хоть она и истеричка, совершенно права. Он не должен быть спокоен, во всяком случае — не должен выглядеть спокойным: это неестественно для жениха, для «чудесного парня нашей Марии». И Габриель тотчас напускает на себя скорбный вид, вздыхает, громко шмыгает носом и даже старается не обращать внимания на ублюдка Фелипе, наклеившего кусок скотча на его джинсы.

— Ты права, Магдалена. Я лечу в Касабланку завтра же. Я и сам собирался…

Магдалена полностью удовлетворена: будущий родственник оказался на высоте. Она протягивает Габриелю маленькую записную книжку с рекламной фотографией на обложке: Манхэттен ночью, сплошные огни.

— Вот. Это записная книжка мужа. Записи в основном на арабском, я ничего в них не понимаю…

— Честно говоря, я тоже в арабском ни в зуб ногой…

— Но здесь есть телефоны. Возьми, может быть, они пригодятся. И держи меня в курсе.

— Конечно, Магдалена. Все прояснится, не переживай.

…Книжка.

Габриель ненавидит чужие записные книжки еще с детства, со времен встречи с Птицеловом: бог знает, что там можно найти!.. Записная книжка ковровщика в этом случае — приятное исключение. Во-первых, непонятно, как ее читать. Так, как принято у арабов, от конца к началу, или наоборот. Во-вторых, арабские закорючки не несут никакой информации, они не волнуют читающего понапрасну и не заставляют сопереживать, тратя запас чувств и эмоций (совсем, к слову сказать, не бесконечный). В-третьих, у ковровщика прекрасный почерк, и строчки — ровнехонькие. Габриель скользит по ним взглядом, как скользил бы водной глади —

ничего раздражающего, полный релакс.

Надо бы прикупить для магазина несколько книг на арабском языке.

В-четвертых, покойный муж Магдалены — отличный график. Об этом свидетельствуют несколько листков с изображением ковровых орнаментов, в основном — геометрических. Тут же даны приблизительные размеры ковров по длине и ширине; есть и другие цифры, написанные в столбик. Неизвестно только, что именно подсчитывал ковровщик — прибыли или убытки.

Телефонов в записной книжке наберется с десяток, но Габриель вовсе не собирается звонить по ним. Как не собирается ехать ни в какую Касабланку.

Касабланка (не старый голливудский фильм с одноименным названием, а реальный город на побережье Атлантики) — верх легкомыслия. Как бы не убаюкивало ласкающее слух имя, не стоит забывать, что там полно арабов. И не все они такие адекватные, милые и европеизированные, как Мария. Что у них в голове — непонятно. Араб может улыбнуться и прочесть суру 112 — Очищение Веры; газели Хафиза, рубаи Хайяма. Араб может улыбнуться — и тут же взорвать тебя вместе с поездом метро, автобусной остановкой, пакетом стирального порошка — со всем тем, что окажется при тебе или рядом с тобой. Христианская цивилизация никогда не понимала Восток и не старалась понять, а в последнее время к этому прибавилась пошлейшая тенденция заигрывания, сюсюканья и страшной боязни наступить на мусульманскую мозоль — даже если этой мозоли ист и в помине.

Но дело не только в арабах.

До сих пор Габриель не покидал страны и не выезжал за пределы Города. Он не делал этого и ради своей любимицы Фэл, а Фэл ему куда ближе, чем Мария. И Англия намного комфортнее Востока. В Англии, под крылом у Фэл, ему не пришлось бы решать проблемы, а в Марокко ему предлагают вплотную этим заняться. Вступать в разговоры с совершенно незнакомыми людьми, говорящими на чужом языке, добиваться от них каких-то сведений — и где гарантии, что сведения согласятся предоставить?.. Принятие решений всегда давалось Габриелю с трудом, и Марокко наверняка сделает труд совершенно непосильным. От одной мысли о чертовом Марокко у Габриеля начинает чесаться все тело и даже вскакивает свищ на бедре.