Анатолий Безуглов - Змееловы

Врио прокурора поерзал на стуле, ничего не ответив.

— Не мог я этого сделать. По-человечески не мог. Да и не хотел. Зачем? Я не знаю, как другие относятся к своим детям и внукам, а мои — роднее родных. Знать, что где-то живут близкие тебе люди… Я еще раз прошу, очень прошу… — Степан с мольбой посмотрел в зал. — Пусть они ничего не узнают. Если уж не сын, который попал на это вот место, то внучка для них — единственная отрада.

Степан замолчал. В зале наступила тишина.

— У вас есть еще вопросы к подсудимому Азарову? — спросил Паутов Холодайкина.

— Нет. — Врио прокурора сурово уставился в бумаги.

— А у защиты?

Шеманский поднялся:

— У меня вопросов нет. Я только хочу обратиться с ходатайством к нашему уважаемому суду: в целях высшей гуманности и человечности не фиксировать в документах последние показания обвиняемого. В том, что сидящие в этом зале не вынесут из этих стен признания Азарова, я уверен. — Адвокат пристально оглядел всех чуть прищуренным взглядом. — Но пути дальнейшего продвижения материалов в процессе неисповедимы…

Посоветовавшись с заседателями, Паутов сказал:

— Вы уже второй раз просите отойти от установленного порядка. Суд отклоняет ходатайство защиты. — Шеманский сел с таким видом, словно пытался совершить нечто благородное, но ему не дали; Паутов, переложив с места на место несколько бумажек, закончил уже совершенно неофициальным тоном: — Пакость можно сделать и так, без всяких документов.

— Это как пить дать, — отозвалась Давыдова.

Судья недовольно посмотрел на нее.

— Я прошу у суда разрешения задать несколько дополнительных вопросов свидетелю Клинычеву, — привстал врио прокурора.

Клинычев бочком выбрался со своего места и прошел вперед. Он встал так, чтобы не встретиться взглядом с Азаровым.

— Гражданин Клинычев, какого числа подсудимый дал вам взаймы триста рублей?

— Тридцатого июля, утром.

— Какими купюрами? — спросил Холодайкин.

— По двадцать пять рублей.

— А вы не заметили, это были последние деньги у подсудимого или оставались еще?

Клинычев приложил палец к виску, как бы вспоминая что-то. Потом некоторое время молчал.

— Кажется, отсчитал из пачки…

— Кажется или точно отсчитал? — спросил врио прокурора.

— Отсчитал, — поспешно подтвердил Клинычев.

Степан, покачав головой, вздохнул.

Присутствующие в зале зашушукались.

— Прошу соблюдать тишину! — потребовал судья.

— У меня больше вопросов нет, — сказал Холодайкин.

— Свидетель Клинычев, — тут же раздался мягкий голос адвоката, — вы вернули Азарову долг? И если вернули, то когда?

Клинычев невнятно пробормотал:

— Все собирался, хотел отдать… А потом его арестовали. Но я ему отдам… Обязательно отдам.

— Понятно, понятно, — покачал головой защитник. — Не будете ли вы так любезны ответить еще на один вопрос: для чего вам понадобилась вышеупомянутая сумма?

Холодайкин решительно поднялся:

— Я протестую! Подобные вопросы уводят суд в сторону.

Клинычев растерянно озирался.

— Вы хотите узнать у свидетеля что-нибудь по существу дела? — обратился к Шеманскому судья.

— Благодарю, у меня больше вопросов нет, — вежливо отозвался тот.

Клинычев, не глядя на своих коллег, поспешно возвратился на свое место.

Холодайкин снова, с разрешения председательствующего, обратился к Азарову:

— Подсудимый Азаров, для окончательного установления истины я прошу ответить, откуда у вас появилась после двадцатого июля такая крупная сумма денег, из которой вы дали взаймы Клинычеву триста рублей?

Степан молчал.

— Подсудимый, вам понятен вопрос? — настойчиво требовал прокурор.

— Понятен, — хмуро ответил Азаров. — Повторяю, эти триста рублей не имеют никакого отношения к делу.

— Я еще раз обращаюсь к вам с вопросом: где вы взяли деньги? — повторил Холодайкин.

— Товарищ Азаров! — не выдержала заседательница Савельева; к ней наклонился председательствующий и что-то шепнул на ухо. — Гражданин Азаров! — поправилась она. — Расскажите о деньгах. Вы облегчите положение и себе и нам. Если они не имеют никакого отношения к делу, как вы сказали, тем более, значит, можете рассказать.