Игорь Рябов - Пуля уже в пути (СИ)

— Прибыли. — Николай сел на рюкзак и задрал штанину.

На колене была обширная ссадина, уже успевшая покрыться коркой запекшейся крови и густым слоем пыли. Внимательно её обследовав, Новиков недовольно поморщился и опустил штанину. Обведя нас многозначительным взглядом, он продолжил:

— Дальше предлагаю следующий план действий. Я сейчас пойду к своему человеку и постараюсь связаться с боссами. А вы будете ждать здесь. Как только определимся с квартирой, я за вами вернусь.

— Вернешься ли? — Я пристально посмотрел на него.

— Филин! — В голосе Николая послышалась обида. — Уж не думаешь ли ты, что после всего пережитого вместе я брошу вас на произвол судьбы, когда мы почти достигли цели?

— Нет, не думаю, хотя за чужую душу только сваха божится, — покачал я головой. — Но меня волнует, как ты в таком затрапезном виде собираешься шляться по городу, не привлекая к себе внимания. Это до первого полицейского, или как они тут у них называются…

— У них оборванцев хватает. Одним больше, одним меньше. Никто и не заметит. К тому же я не собираюсь шастать по центру города.

Он встал и, отряхнув штаны, отчего они не стали сколько-нибудь чище, сказал:

— Я пошел. Все дела в долгий ящик не упрячешь.

— Попутного ветра. — Я закурил и с сожалением откинул в сторону опустевшую пачку. — Сколько нам ждать?

— До полной темноты. Если я не вернусь до заката, значит, надейтесь только на себя.

— Ты постарайся вернуться. — Оксанка просяще уставилась на него, и в ее голосе почувствовались слезы.

Николай только кивнул головой и шагнул из кустов на пустырь. Засунув руки в карманы куртки и слегка прихрамывая, он неспешно направился в сторону города. Его фигура медленно удалялась, и мне стало как-то одиноко, словно он уходил навсегда. Наконец он скрылся среди домов, и мы с Оксанкой остались вдвоем…

Время почти не двигалось. На плечи навалилась усталость и апатия. Ничего не хотелось, даже разговаривать. Ксюшка дремала, подсунув ладошку под щеку, а я сидел и пялился в никуда. Когда и это надоело, я вытащил из последней пачки сигарету и закурил. Но даже табачный дым, раньше такой желанный, не доставил обычного успокоения. Наоборот, во рту стало горько и противно, будто сжевал без соли грязные штаны сантехника.

— Черт побери, — я отшвырнул окурок в сторону. — Скорей бы он вернулся. Ожидание — хуже смерти.

Оксанка приоткрыла один глаз и стала внимательно наблюдать за мной. А я не находил себе места. Поднявшись, принялся вышагивать на тесном пятачке. Накружившись вдоволь, плюхнулся обратно рядом с рюкзаками.

— Гошка, ну что ты так нервничаешь? — попыталась успокоить меня девчонка. — Скоро он вернется, и все будет хорошо.

— Не знаю, Ксюха, — честно сознался я. — Что-то муторно на душе. И не люблю я сидеть без дела, особенно в неизвестности.

Она усмехнулась:

— Да уж, носиться как чумной с автоматом наперевес у тебя лучше получается. Тогда все сомнения и мысли побоку…

— Вот именно! — согласился я. — Там не до размышлений. Строчи, пока тебя не подстрелили. А сейчас я будто в чужую шкуру влез, и мне неуютно.

— Просто ты за Кольку волнуешься. Я же заметила, что хотя ты и цепляешься к нему по каждому пустяку, а все же он тебе нравится. У тебя стиль, видать, такой: грубить тем, кого любишь. А на самом деле ты совершенно другой. Только корчишь из себя бессердечного бывалого сыщика.

— Понимала бы чего, малявка! — Я вытащил нож и стал ковырять землю. — Тебе ещё расти и расти, а ты мне лекции о любви и жизни читает.

— А почему бы и нет? — удивилась Ксюха. — Со стороны всегда виднее. Вон ты меня то малявкой, то ещё как-нибудь обзовешь, а получается это у тебя совсем не зло. Даже ласково.

Она перевернулась на спину и заложила руки за голову, мечтательно уставившись в небо. Помолчав немного, Ксюшка лукаво улыбнулась и продолжила, слегка порозовев:

— И все равно я рано или поздно добьюсь своего.

Я искоса взглянул на Оксанку и понял, что вернее всего у неё это получится запросто. Мой гарнизон давно уже был готов безоговорочно капитулировать, и только главнокомандующий-мозг продолжал упрямиться, прикрываясь тонким щитом общественного мнения и морали.

Прошло ещё несколько томительных часов. Солнце постепенно стало клониться к западу, я все больше нервничал. Оксанка тоже потеряла спокойствие и не находила себе места.

Наконец, выглянув в очередной раз из кустов, я узрел Новикова, спешно возвращающегося обратно. Он все так же прихрамывал на левую ногу. Возвращался он один, и это могло говорить о чем угодно, вплоть до полного провала нашей попытки выбраться из передряги.