Валерий Поволяев - Охота на охотников

- А ну, пошли отсюда вон!

"Голосистый!" Каукалов невольно усмехнулся.

Молодой человек раскрыл рот пошире, намереваясь закричать ещё громче, ещё грознее, но к нему подскочил второй мальчишка и, размахивая перед собой грязной салфеткой, будто боевым штандартом, выразительно повозил губами, набрал побольше слюны и плюнул щекастому прямо в лицо. Да не просто в лицо, а попал даже в рот.

У Каукалова невольно передернулись плечи - сами по себе, - это было противно.

Щекастый подпрыгнул на сиденье, гулко всадился головой в потолок автомобиля - он опешил от такого поворота, не ожидал, что сюжет так круто вильнет в сторону, громко хлопнул губами воздух, захватывая его побольше, потом губы у него вторично сомкнулись с громким мокрым звуком, и он пулей вылетел из "жигуленка".

Студенты, спускавшиеся по травяному взгорбку к светофору, перешли с широкого шага на бег.

Мальчишки стремительно бросились от оскорбленного владельца престижного "жигуленка" в разные стороны, один, перемахнув через низенькую, сваренную из водопроводных труб оградку, понесся по взгорку вверх, и догнать его молодому щекастому толстяку вряд ли было суждено, другой, менее сообразительный, помчался по тротуару вдоль оградки.

Владелец машины, оправляя на ходу смятый модный костюм, явно из коллекции Джанни Версаче, побежал по тротуару следом, выплевывая изо рта то, что туда попало, и расстроенно крутя головой. Поскольку он плевался, то ругаться уже не мог, из горла выскакивали нечленораздельные, какие-то давленые звуки, будто голос этого молодого толстяка угодил под каток, да и сам он тоже под что-то угодил - под мышками его дорогого шелкового костюма мигом обозначились мокрые темные пятна, поползли на спину, к лопаткам: владелец девяносто девятого "жигуленка" потел обильно.

Он бежал за улепетывающим от него сорванцом по тротуару, напрягался, хрипел, но догнать его не мог. У мальчишки оставался хороший запас и в скорости, и в выносливости, он по-козлиному подпрыгивал, даже останавливался на бегу, дразня толстого преследователя: показывал ему язык, строил рожи, приделывал к своей круглой, коротко остриженной голове рожки, хохотал.

Студенты тем временем перемахнули через низкую трубчатую оградку, прыгнули в так неосмотрительно оставленную хозяином "девяносто девятую" с работающим мотором и, поскольку на фонаре автоматического светофора уже заполыхал, расцвел радостным подсолнухом желтый свет, а следом за ним зеленый, тут же дали газ.

Толстяк, спиной почуяв неладное, остановился, завизжал сыро, кинулся было вслед родной машине, но куда там - он опоздал безнадежно: слишком далеко убежал от своего автомобиля.

Студент, усевшийся за руль "девяносто девятой", был настоящим гонщиком - он мигом набрал хорошую скорость, из крайнего левого ряда ушел в крайний правый, подрезая всем носы, с трубным хохотом, будто в рекордном заезде, нырнул в затененный, прикрытый от солнца столетними липами проулок, сделал перегазовку и был таков.

Даже если бы какая-нибудь машина пошла сейчас за угнанной "девяносто девятой", то вряд ли бы её достала, поэтому в проулок за украденной машиной не свернул ни один автомобиль, и это Каукалова удивило: два с половиной года назад в такой лаве машин обязательно нашлось бы человек пять-шесть сочувствующих шоферов, которые взялись бы помочь толстяку, на всех парах кинулись бы вдогонку, а сейчас - ни одного человека.

Каукалов даже головой покачал в нехорошем изумлении: вон насколько почерствели люди, ныне каждый справляется со своей болью, со своей бедой в одиночку - никто не приходит на помощь, это перестало быть нормой жизни.

Толстяк, выпучив глаза и разинув рот, что-то кричал, размахивал руками, но все было тщетно - машину ему уже не вернуть.

Из глаз бедолаги полились обильные слезы. Он размазал их по лицу и, вспомнив о сорванце, которого преследовал, развернулся, чтобы дальше погнаться за ним, но куда там: пацаненок свое дело сделал - увел толстяка по тротуару подальше от машины. А сейчас игра была закончена, он свернул, перемахнул через загородку и понесся по взгорку вверх.

Толстяк тоже перелез через загородку, но сил у него хватило лишь на несколько метров. Он развернулся и поплелся к ревущему потоку машин. Его шатало, ноги подгибались, костюм почти уже весь промок от пота, полные щеки горестно обвисли, сделали лицо молодого толстяка совершенно дряхлым, старческим, губы приплясывали.

- М-мэ-э-э! - немо промычал толстяк. Он был потрясен.