Ричард Пратер - Проснуться живым

Самым скверным было то, что этот человек напрямую не лгал относительно меня - он брал истинные факты и превращал их неизвестно во что. Разумеется, у меня есть недостатки. Признаю, что их даже очень много. Я люблю женщин и иногда в самом деле блужу и развратничаю - даже не только иногда. Но в устах Фестуса Лемминга это звучало поистине жутко.

Согласно ему, я был порождением адской бездны - возможно, младшим по чину демоном, но прочно связанным с силами тьмы и движимым сатанинской похотью человеком, совершавшим самые грязные преступления, растлевая мужчинам умы, а женщинам - другие места. Последние слова он не произносил, но я бы покраснел, цитируя полностью его высказывания о "волосатых бедрах похоти", "сладостной, непорочной наготе" и "чистоте и невинности, поруганных...", ну, скажем, слюнявым обезьяночеловеком, а я краснею не так легко.

К тому времени я оказался в полумраке возле жемчужно-серого занавеса, нервно озираясь в поисках выхода, не требовавшего нового путешествия по проходу. Некоторым это может показаться излишним. В конце концов, какой вред могли причинить мне в церкви? Всем известно, что большинство добрых христиан преисполнены любви, сострадания и милосердия, а то, что эти люди - добрые христиане, было невозможно отрицать. Как, впрочем, и то, что в их глазах я был неверным.

Поэтому я как безумный высматривал выход, пока не обнаружил в углу маленькую узкую дверь, не открыл ее и не выскользнул во внешний мир, который казался странным образом сузившимся.

Сев в свой дорогой "кадиллак" (которому явно не суждено было попасть на небо), я включил зажигание и, пока мотор работал вхолостую, бросил быстрый взгляд на записку Друзилле от Эммануэля Бруно. Все было ясно как день. Я знал, где искать Бруно с момента маленького озарения, постигшего меня во время окончания хорала, которое произошло, хотя в это нелегко поверить, всего чуть более пяти минут назад. С того момента, как я вошел в церковь Второго Пришествия, прошло только полчаса. Было без нескольких минут половина одиннадцатого вечера 14 августа.

Я размышлял о странной эластичности времени, но, нажав на газ и приведя "кадиллак" в движение, подумал о столь же любопытном - по крайней мере для меня. Каким-то непостижимым образом мои расследования поначалу казались обычной рутиной, превращаясь затем в нечто совершенно иное. Во всяком случае, к теперешнему делу это относилось в полной мере.

Началось оно достаточно просто: девушка пришла к частному детективу Шеллу Скотту с просьбой разыскать ее папочку. А теперь?

А теперь демон в союзе с силами тьмы мчался в ночи, чтобы найти и спасти Антихриста.

И он был уверен, что ему это удастся.

Глава 7

Я припарковал машину за углом, вернулся пешком к Пятьдесят восьмой улице, свернул направо и, пройдя полтора квартала, добрался до нужного мне места. Это был дом в испанском стиле, казавшийся сооруженным из спрессованных опилок или застывшей каменноугольной смолы, но в действительности построенный из саманных кирпичей, между которыми, словно зубная паста между широкими коричневатыми зубами, виднелась белая известка.

Я проверил номер - 1521 - и прошел мимо. Дом казался пустым, нигде не было видно света. Спустя минуту я подошел к нему снова, но через задний двор соседнего дома и с кольтом 38-го калибра в руке. Дом не был пуст - из двух задних окон просачивался свет. Занавески внутри были задвинуты, но в окне справа от меня они приподнимались на дюйм над подоконником. Наклонившись и заглянув внутрь, я смог увидеть кусочек комнаты.

В этом кусочке я обнаружил человека, сидящего на деревянном стуле. Его руки, вероятно, были связаны за спиной, но я не видел ни запястий, ни того, что их стягивало. Он сидел прямо и неподвижно, в профиль ко мне, и глядел влево от меня; я мог различить полоску белого пластыря, прикрывавшую его рот. Видимый мне глаз был открыт, но сильно распух от удара.

Я никогда не встречал Эммануэля Бруно, но его лицо было мне знакомо по фотографиям в газетах и журналах и по телепередачам. Он выглядел лет на шестьдесят пять, был дюйма на три выше меня, худым и мускулистым, с массивной головой и лицом, которое выглядело бы уместным на древнеримской монете; губы у него были несколько полноватыми - кто-нибудь мог бы охарактеризовать их как чувственные или даже сатанинские - и обычно кривились в усмешке.

Лицо сидящего передо мной парня было видно мне далеко не полностью, но я сразу понял, что это не Эммануэль Бруно.