Светлана Успенская - Большая Сплетня

Контора наша была достаточно известной в столице, специализация ее обозначалась громким, но не слишком внятным словосочетанием «финансовая аналитика». Одно время ходили слухи, что ее патронирует знаменитый Август Лернер, предприниматель, сколотивший изрядный капитал на ниве беззастенчивой приватизации. Впрочем, никто из сотрудников конторы в глаза его сроду не видел. Затем контору вроде бы перекупили, и теперь формально главой фирмы числилась некая дама закатного возраста — Эльза Генриховна Есенская. Мы, рядовые сотрудники, звали ее между собой Рыбьей Костью.

Лида попала сюда по рекомендации одного из преподавателей, которому она написала половину диссертации (следовательно, благодаря своему уму), я же оказался здесь по рекомендации одного из старых друзей отца (то есть благодаря протекции).

Между тем наше положение здесь было абсолютно одинаковым. У меня даже хуже, потому что с девяти до шести я, красивый мужчина в полном расцвете сил, перебирал никчемные бумажки, поправлял чужие отчеты, составлял сводки, которые никто никогда не читал и которые неизменно отправлялись в корзину, откуда прилежная уборщица перекладывала плоды моей титанической мысли в бумагоизмельчитель. Лида Лилеева занималась тем же: изучала биржевые сводки, составляла отчеты и прогнозы, которые мнимой своей ценностью служили мнимым оправданием нашей мнимой зарплаты.

Итак, зарплаты у нас были равновеликими, столы — одинаковыми, питались мы в одной и той же дешевой забегаловке на углу, где над горячими котлетами клубился облачный пар, борщ безуспешно притворялся домашним, а салат из пластмассовых помидоров неумолимо обнаруживал свое синтетическое происхождение. Стоило это роскошество непропорционально своему качеству, посему мы постепенно перешли на бутерброды и домашнее питание из банок, которое разогревали в микроволновке, — еда столь же невкусная, скучная и унылая, как и в упомянутой столовой, зато не в пример более дешевая.

В нашем отделе трудились восемь человек разного возраста и пола. Все они занимались тем же, что и мы, — поставляли сырье прожорливому бумагоизмельчителю. Чемпионом по абсолютной ненужности считался Терехин: ему было под пятьдесят, и он вечно трясся, что его уволят по сокращению штатов, после чего столь непыльной и денежной работы ему уже не сыскать. Свои страхи он тщательно скрывал, напуская на себя наплевательский и даже залихватский вид. Ежу было ясно, что карьера в конторе прошла мимо него, — это понимали все, кроме самого Терехина, а открыть ему глаза на сей факт было невозможно, поскольку он закрывал их на все, кроме чемпионата мира по футболу, которым интересовался не столько в силу личной склонности, сколько для того, чтобы было о чем потрындеть в курилке.

Люся Губасова, тридцатишестилетняя матрона, пожизненно обремененная отсутствием интеллекта, боялась того же, что и Терехин. Но в отличие от коллеги она с удовольствием обсуждала свои куриные страхи за чашкой бледного, кардиопользительного чая. Губасова была хлопотлива и полна своеобразной женской глупости, делавшей ее по–своему привлекательной. У нее имелись муж–язвенник, двое детей, с которыми нянчилась свекровь, и одна большая мечта — похудеть радикально и навсегда, чему на моей памяти так и не суждено было случиться.

Идем дальше… Веня Попик. Увалень, тугодум, растяпа. Косая сажень в плечах, мозг неандертальца. Затянувшаяся инфантильность. Спокойствие человека, которому нечего терять, кроме стула под своим седалищем. Нерасторопный добряк, мечтающий о новой аквариумной рыбке взамен сожранного соседской кошкой эритрозонуса. Не карьерист, не амбициозен. К женщинам патологически равнодушен — ведь у них нет жаберных щелей и двух пар восхитительных грудных плавников! Стеснителен, как институтка, боязлив… Считается моим приятелем. Не то чтобы мы обнаруживали родство душ или близость внеслужебных интересов, но ведь надо с кем–нибудь обсуждать последние новости и изредка жаловаться кому–то на жизнь…

Девушки Таня и Тамара — старые, некрасивые, склочные. Раз в месяц громко ссорятся друг с дружкой, устроив разборки на тему «А помнишь, ты сказала, что я…», после чего громко сообщают о своем увольнении, уверяя, будто их зовут в конкурирующую фирму на сумасшедший оклад. Однако на следующий день после отрезвительной ночной бессонницы заявляются на работу тихие, как мыши в камышах. Смущенно шелестят бумагами, заискивающе улыбаются, извинительно шепчутся друг с другом. Тане — двадцать восемь, она разведенка, Тамара — на год моложе, и разводиться она только собирается.