Николай Лучинин - Будни прокурора

Она хотела уже выйти, но в дверях остановилась и спросила:

— Юрий Никифорович, а как дела у Бессонова? Рассматривало бюро горкома его вопрос?

— Позавчера, — ответил Лавров. — Строгий выговор получил. Но вы бы его просто не узнали! Все признал и даже заявил, что на партийном собрании вел себя неправильно. Я убежден, что теперь из стройтреста жалоб будет куда меньше! Такие встряски даром не проходят. И потом — хотите верьте, хотите нет, но лекции о советских законах очень много дают народу. Я прочитал на участках восемь лекций и вижу, как люди слушают, как живо реагируют, какие вопросы задают… Думаю, что и вам бы надо включиться в эту работу. Я даже пообещал рабочим, что вы прочитаете им лекцию о трудовом законодательстве. Это — для начала…

— Да, да, я уже договорилась с председателем постройкома. На той неделе пойду к ним…

Через несколько дней состоялся суд. Корзинкина приехала в прокуратуру и рассказала Юрию Никифоровичу о том, что исковое заявление Мироновой полностью удовлетворено.

— А как вели себя ростовская мать и жена Владимира?

— Обе не явились.

— Вот как! Что ж, когда решение суда войдет в законную силу, пусть Владимир получает новый паспорт.

— Судья все разъяснил. Между прочим, на всех, кто был в зале, процесс произвел сильное впечатление. Некоторые женщины даже плакали.

— Да, дело, конечно, необычное, в нем имелись психологически очень сильные моменты, — сказал Лавров и, с улыбкой глядя в глаза Александры Мироновны, спросил: — А вы как? Не плакали случайно?

— Я? — не поняла Корзинкина.

— Да, да, вы! Ведь и вам, вероятно, грустно было расставаться со своей прежней версией, с твердым убеждением в том, что иск Мироновой необоснованный?

Корзинкина смутилась. Тяжело вздохнув, она все же постаралась выдержать слегка шутливый тон.

— Да, Юрий Никифорович, я тоже плакала, — сказала она с мягкой улыбкой. — Только оплакивала не свою версию, а самоуверенность, с которой я сегодня рассталась.

Лавров и Лукин сосредоточенно и тщательно разрабатывали дополнительный план расследования дела о хищении на швейной фабрике, когда Лаврову позвонил Орешкин.

— Здравствуй. Орешкин говорит.

— Здравствуйте, товарищ Орешкин.

— Вот мне сейчас докладывает начальник паспортного стола, что Глазырин пришел с этой гражданкой и требует сменить ему в паспорте фамилию на Миронова, причем у них на руках документ из суда. Ты в курсе дела?

— Да, конечно.

— И не опротестовал такое нелепое решение?

— Да в нем нет ничего нелепого.

— Куда же смотрел судья? Он, очевидно, не видел наших материалов?

— Каких ваших?

— Да тех, которые вы у нас брали.

— Насколько мне известно, все материалы находятся в гражданском деле, и я не сомневаюсь в том, что судья с ними детально ознакомился. Но он их оценил иначе.

— Знаем мы эту судейскую оценку! Вот так они оценивают доказательства и по другим делам. Как ни дело, так оценка, оценка… Так ты что, действительно, не будешь опротестовывать?

— Да зачем же приносить протест по совершенно правильному решению? Тем более, что этот материал был направлен в суд мною вместе с иском о признании этого человека сыном Мироновой.

— Тогда вы оба допустили серьезную ошибку. А я не разрешу менять паспорт и сегодня же напишу в горком партии. Там этот материал прекрасно знают и разберутся объективно. Вас с судьей поправят!..

— Можете писать, если вам не жаль напрасно отнимать время у работников горкома. Что же касается паспорта, то вы обязаны его выдать. Никому не позволено игнорировать решение суда. Того, кто задержит выдачу паспорта, я буду вынужден привлечь к ответственности.

— Ничего, решение суда еще будет отменено! Мы располагаем по этому делу кое-какими материалами, о которых вы и не подозреваете.

— Ну, если у вас и есть какие-то материалы, то только фальшивые, — смею вас уверить.

— Я защищаю интересы государства! — закричал в трубку Орешкин.

— Но у государства нет иных интересов, как интересы советских людей, — спокойно заметил Лавров. — Не упорствуйте, товарищ Орешкин. Лучше признать свою ошибку, чем усугублять ее.

— В горкоме нам скажут, кто допустил ошибку.

— Дело ваше, но заранее предупреждаю, что в данном случае вы в горкоме поддержки не получите.

— Еще посмотрим! — донеслись последние слова Орешкина.

…На второй день после этого разговора Лавров получил пакет с письмом Орешкина. В письме начальник милиции подчеркивал, что определение суда является клеветой на родную мать Глазырина — Марию Ивановну. И далее говорилось: