Виктор Пронин - Смерть Анфертьева

"Скажи, Вадя, на фига тебе сдался этот Кандибобер? Зачем?"

"Лучше спросить - почему? Потому, что жизнь моя пуста, я не знаю, как изменить ее, как измениться самому. Мой труд не дает мне ничего, кроме зарплаты. Но я не могу работать только для зарплаты".

"Какой бы она ни была?"

"Да если Подчуфарин будет платить мне не сто рублей, а двести, триста Общество сказало мне: не стоит жить ради денег. Я убедился, что это правда".

"Но ты идешь на... ради денег?"

"Наверное, я запутался. У меня нет сил ждать пока кто-то решит, что мне уже можно жить не на сто рублей, а на сто десять".

"Ты хочешь бросить вызов?"

"Разве что вызов самому себе. Я не хочу умирать заводским фотографом".

"А кем бы ты хотел умереть?"

"Я согласен умереть и фотографом, но перед этим должен хоть что-нибудь предпринять, чтобы этого не случилось. Предпринять - это главное. Независимо от результатов. Зачем люди лезут в горы, поднимаются на вершины, которые никому не нужны? Зачем погру-жаются на морское дно, зная заранее, что, кроме рас-ползающихся червяков, там ничего нет? Зачем люди прыгают с парашютом, зная, что внизу их не ждут ни друзья, ни враги? Зачем?"

"Ты решил испытать себя Сейфом?"

"Можно сказать и так, хотя я не уверен, что это бу-дет правильно".

"Женись на Свете - это и приятнее, и безопас-нее. А тревог, волнений, суеты будет не меньше, чем с Сейфом".

"Я так бы и поступил, приди мне эта мысль раньше".

"А что мешает сейчас?"

"Сейф стоит на дороге, я не могу его обойти. И не хочу".

"Тебе не кажется, что ты тронулся?"

"Я думал об этом... Очень даже может быть".

Неожиданно раздался несильный, но внятный стук в дверь. Анфертьев вздрогнул, бросился что-то уби-рать, но тут же опустился на стул. Прятать было не-чего. Кроме мыслей. "Ну даешь, Вадя", - пробормо-тал Анфертьев и, опустив снимок с металлоломом в закрепитель, откинул крючок. Света проскользнула едва приоткрывшуюся дверь, тут же быстро закрыла ее за собой: она уже знала, как надо входить в лабораторию, когда внутри горит красный свет.

- Привет, - сказала она. - Все ушли на обед.

- Это хорошо. - Анфертьев поднялся, обнял Свету запустив пальцы в ее волосы. - Какая ты молодец, что пришла... Ты не возражаешь, если я тебя поцелую?

- Не возражаю.

- Это хорошо, - повторил он, прижимая ее к себе - Как я тебя люблю, если бы ты знала, как я тебя люблю, - шептал Вадим Кузьмич, глядя в ее темные при красном свете глаза.

- Скажи лучше, что я тебе нравлюсь.

- Почему лучше?

- Меньше ответственности.

- Я не хочу уменьшать свою ответственность.

- Как жаль, что у тебя здесь только стул...

- Я знаю место, где есть и другая мебель, не такая жесткая.

- Где? - спросила Света.

- У тебя дома.

- Кроме мебели, у меня есть еще и соседи.

- Гори они синим огнем.

- Хорошо, - сказала Света. - Но мы должны прийти раньше их.

- Придем.

В этот вечер Анфертьев впервые побывал у Светы. Это была трехкомнатная квартира. В одной комнате жили молодожены с неимоверно крикливым ребенком, во второй две сестры, состарившиеся в этой коммунальной квартире. Сестры были на удивление одинаковы в повадках, обе считали себя здесь хранительницами очага, носителями нравственности, обе ходили в длинных цветастых халатах, шаркали шлепанцами и оберегали Свету.

План был такой. Света звонит в дверь, Анфертьев остается на нижней площадке. Если дома никого нет, Света открывает дверь своим ключом и входит в квартиру вместе с Анфсртьевым. Они запираются в ее комнате и делают вид, что их там нет. И только вечером, когда сестры, вернувшись из магазинов, где они работали уборщицами, сядут к телевизору смотреть программу "Время", а молодожены начнут укладывать своего вампира спать, Анфертьев выскользнет на площадку и вниз, вниз по ступенькам на свободу, подальше от блуда, распутства, от любви, от счастья и блаженства, пока цел, пока чист и не пойман. Глаза блестят, колотится сердце, плащ распахнут, пояс болтается на одной петле. И-по лужам, по листьям, подальше, подальше!

Все получилось как нельзя лучше. Дома никого не оказалось. Света, приготовив ужин на скорую руку, заперла свою комнату и включила репродуктор вроде бы забытый с утра. У них оказалось три часа чистого времени, которые они полностью посвятили друг другу. Лампу не включали, в комнате становилось все темнев, наступили сумерки, но это их нисколько не огорчало. Сестры-уборщицы обязательно увидели бы свет из-под двери, и тогда Анфертьеву не удалось бы уйти незамеченным. А так - удалось. Отойдя от дома на безопасное расстояние, он нашел окно Светы, увидел ее контур, помахал рукой и скрылся в свежей листве, освещенной фонарем.