Виктор Пронин - Высшая мера

- Опередим, - негромко отозвался Сергей. - Он к нам не вхож, а мы к нему вхожи. Я сегодня уже буду знать обо всех его поисках и находках.

- Знаешь, Серега… Тут еще такое дело… Последнее время, мне кажется, он к нам тоже вхож.

- Неужели сука завелась? Кто?!

- Говорю же - ощущение. Невнятное, зыбкое, как слабый ветерок вот в этом зале, холодящий такой сквознячок… Надо бы нам это дело раскрутить.

- Раскрутим.

- Это ведь несложно, а?

- Раскрутим, - повторил Сергей.

- Ты позвони мне вечером - вдруг новости какие будут… Вдруг я что-нибудь узнаю.

- Пойдешь к Апыхтину?

- Нет, сегодня не пойду. Ему сейчас не до меня, не до сочувствий. Он в шоке. Квартира в кровище, баба в морге, пацан… И пацана нет… Сука буду, я их найду! Сука буду! - с неожиданной злостью прошипел Кандауров, поставив тошие свои костистые кулаки на скатерть. Первый раз в его словах прорвалось что-то свирепое и безжалостное. - Ведь не уйдут же, ведь некуда им уйти! Это мой город, мой! И я никому его не отдам. Никогда. Ни за что. Ох-х-х, - прохрипел Кандауров, схватившись за сердце. Он сжался, нависнув над столом, но через минуту-другую распрямился, вздохнул.

- Отпустило?

- Кажется, пронесло. Уходи. Мне еще позвонить надо. Свяжись с ребятами.

Ушел Сергей, растворился в полумраке зала официант, солнце сдвинулось в сторону, и узкая светлая щель погасла среди складок плотных штор. Поставив локти на стол и провиснув на них, как темная летучая мышь, надолго замер Кандауров в полной неподвижности. Глаза его были полусонными, и весь он выглядел каким-то обреченным. Щупловатый, с землистым лицом и в просторной, великоватой одежде, смотрелся он потерянно и жалко.

Но это было ложное впечатление.

Кандауров не собирался сдаваться.

Из всего случившегося он понял одно - будут разборки, «стрелки», выяснение отношений…

Стрельба тоже будет.

И очень скоро.

Все в городе знали, и капитан Юферев знал, что Апыхтин находился под его «крышей». И одного этого знания было достаточно, чтобы в его, кандауровской, империи царили мир, согласие и уважительность.

Кандауров никогда не задумывался над тем, правильно ли он живет, справедливо ли поступает, имеет ли он право обирать банкиров, торгашей, коммерсантов. Об этом он даже думать не хотел, поскольку пришел в эту жизнь, которая уже до него текла по каким-то своим законам, он эти законы принял и не собирался их менять, да и сомневаться в них у него не было никаких оснований.

Вот уйди он, умри, умотай куда-нибудь… И в тот же день в кабинет к Апыхтину войдет другой человек, наверняка менее порядочный и более алчный. И потребует свою долю.

Все это можно было назвать общественной моралью, нравственным принципом, откровенным бандитизмом, беспределом, всеобщей криминализацией, можно было никак не называть, а просто жить, соблюдая установившиеся правила. Именно так Кандауров и поступал - соблюдал законы, которые сложились до него. И был уверен в том, что обязан эти законы отстаивать, охранять от всевозможных отморозков.

- Хорошо, - наконец проговорил он вслух. - Пусть будет так. Нет никаких возражений. Уж если поступило такое предложение, мы его обсудим и ответим должным образом. Должным образом, - повторил он и поднялся, резко отодвинув стул. Официанта подзывать не стал, хотя тот мгновенно возник в проеме между колоннами. Расплачиваться за обед не требовалось - ресторан не просто находился под кандауровской «крышей», он ему принадлежал.

Юферев пребывал в полной растерянности. Такого с ним еще никогда не было - он не находил никакого объяснения случившемуся. Как и Кандауров в своем ресторане, Юферев сидел в маленьком тусклом кабинете почти в такой же позе - поставив локти на стол и провиснув так, что плечи касались ушей. Перед ним лежал чистый лист бумаги, на листе шариковая ручка с искусанным концом, а под правой рукой стоял телефон. Но куда звонить, кому, о чем спросить? Юферев не представлял этого.

Эксперты в квартире Апыхтина не нашли ни единого чужого отпечатка пальцев. Это говорило о многом - работали жестко, трезво и, самое главное, продуманно. Значит, не случайные забулдыги, позарившиеся на банкирскую квартиру. Убийство совершили ребята опытные. А по тому, как они это проделали, можно предположить - не впервой.

Напрашивался еще один вывод. В квартире был учинен полный разгром: выдвинуты ящики, разбросаны веши, сброшены на пол книги, сдернута со стола скатерть… Юферев сразу понял - создавалась видимость ограбления. На полке лежал неплохой диктофон, его не взяли. Остался в ящике фотоаппарат, обычная «мыльница», но хорошая «мыльница», японская. Правда, исчезли побрякушки из деревянной шкатулки - но это не сбило Юферева с толку. Чтобы ограбить квартиру, вовсе не требовалось сдергивать скатерть со стола или сбрасывать книги на пол. Значит, вывод один - создавалась видимость. А цель - убийство.