Ольга Баскова - Все свидетели мертвы

«Краску еще можно отмыть, а вот разбитые и изувеченные статуи и барельефы восстановить уже не удастся», – мелькнула мысль. Петя подумал о предстоящей беседе с сатанистами и не обрадовался. Они вызывали у него еще большее отвращение, чем готы.

Свернув с центральной аллеи в поисках интересных памятников, Прохоров наткнулся на раскопанный и оскверненный подземный склеп. Зрелище было не из приятных, и Петя двинулся прочь, по преданиям, если ты тревожишь прах, то не стоит ждать особых подарков от жизни. Это не значит, что по кладбищу нельзя гулять, хоть и ночью – мертвые, в принципе, благосклонны к живым. Не надо хулиганить и осквернять. Старшего лейтенанта изрядно удивило отсутствие бомжей, обитавших здесь в прежние времена. Возникла мысль: уж не сатанюги ли принесли их всех в жертву беспощадному молоху собственной глупости? Некогда в ночную пору старое кладбище мирно делили между собой бродяги, призраки и поэты, причем последние иногда даже посвящали своим невольным соседям стихи.

Вскоре старший лейтенант добрался до склепа и еще раз осмотрел на нем следы чуждой для него субкультуры. На память пришли слова, сказанные Заболотным, напутствовавшим молодого офицера перед походом на кладбище.

Эксперт прочел ему целую лекцию, и по ее ходу молодой полицейский даже кое-что записал. Михалыч говорил: готов с вандалами-сатанистами путать не следует (как популярны у нас, однако, древнегерманские племена! Мрачные перформансы тавроскифов еще покруче будут, но о них подросткам никто не рассказал ничего интересного). Если скороспелые приверженцы князя Тьмы при ближайшем рассмотрении оказываются, как правило, обыкновенными юными гопниками, то готы – подростки более интеллектуальные, не чуждые творчеству и отдающие щедрую дань некой ультраромантической эстетике, содержащей ядовитую квинтэссенцию тлетворных чар декаданса, средневековой мистики и «мировой скорби».

Красиво умеет выражаться Михалыч, ничего не скажешь! Впрочем, готы менее продвинутые, а таковых, ясное дело, подавляющее большинство, не мудрствуя лукаво, вдохновляются голливудской ерундой про вампиров. И лишь немногие понимают готику как высокий стиль, в основе которого – трагический взлет человеческого духа, страшной ценой освободившегося из пошлых тенет повседневности и с изумлением наблюдающего – теперь со стороны – тысячеликое древнее зло, оставшееся пресмыкаться во прахе и гложущее в бессильной ярости известняк надгробия, ибо драгоценная добыча ускользнула от него.

«Мир ловил меня и не поймал». Эти слова, которые, кажется, Григорий Сковорода завещал начертать на своей могиле, выражают потаенную суть готического стиля. Оглядываясь по сторонам, Прохоров не только искал следы пребывания представителей субкультур, но и вспоминал свое детство. Это кладбище существовало задолго до его рождения. Его отец и мать любили ходить сюда на прогулки, ведь некоторые памятники представляли собой архитектурные шедевры. Да и он сам проводил здесь в детстве довольно значительное время.

В девяностые годы семья Прохоровых обитала в одной из квартир небольшого двухэтажного дома, двор которого непосредственно граничил с кладбищем, и ближайший уголок некрополя с вросшими в землю массивными надгробиями из черного мрамора, почти скрытыми буйной порослью айланта и гигантскими растениями болиголова, стал для Пети и его сверстников местом беззаботных игр. А ребятам постарше старое кладбище дарило столь желанную и необходимую в юности возможность уединения, здесь они приобщались к ограниченным радостям, допущенным в этой юдоли скорби, – выпивали первый стакан портвейна, выкуривали первую сигарету и «косяк» травы, приобретали первый сексуальный опыт. В непогоду в склепах останавливались на ночлег бродяги, а иные гробницы давали приют стаям одичавших собак.

Друг Пети Ванька Сухов, парень из неблагополучной семьи, вырос на этом кладбище, знал каждый уголок, тащил сюда и Петю, и именно кладбище явилось для Прохорова первой моделью мира – мира нищего, циничного и феерически красочного. А в возрасте десяти лет Петя узнал, что мир непостоянен – прилегающую к их двору часть погоста решили снести, прах погребенных – перезахоронить, и на освободившемся пространстве устроить стадион военной академии.

Зарычали бульдозеры, очень быстро уничтожившие все то, что глаз Пети находил привычным, а разум полагал вечным. Ему было не по себе, он убегал из школы и подолгу бродил среди разрытых могил и эксгумированных останков, среди обломков полуистлевших гробов и сложенных горками черепов. Миновало еще десять лет его жизни, и в составе безбашенной тусовки студентов и курсантов, эдаких неоромантиков, Петя вновь зачастил на уцелевший островок кладбища. Он приходил сюда, говорил о прочитанных книгах и читал стихи. И – кто знает? – может быть, их слушали.