Юлия Алейникова - Ей прописали смерть

– А ваша мама знала, куда вы едете?

– Конечно. Я предупредила ее, что задержусь после работы, потому что надо заехать к Александру, – кивнула Вера Алексеевна.

– Значит, мама была в курсе вашей поездки?

– Да.

– А о БАДах вы ей рассказывали?

– Ну, разумеется, она хорошо знает Аллу, и я рассказала ей и об отравлении, и о БАДах. Но вы же не думаете, что она как-то причастна к этой истории?

– Конечно нет. Но дело в том, что вы крайне легко ответили, что никому не говорили ни о БАДах, ни о своих планах. А оказывается, о них знал как минимум один человек.

– Надеюсь, вы не предполагаете, что мама управляла машиной Вютриха, когда та меня сбила? – насмешливо спросила Вера.

– Нет. Но я хочу, чтобы вы сосредоточились и вспомнили, кто еще мог знать о вашей встрече с Вютрихом, – настойчиво требовал Капустин. – Вы говорили о том, что были не дома, когда обсуждали с вашей подругой поездку к Вютриху, и вы еще грозились сообщить о его деятельности в полицию.

– Да, – согласилась Вера, посерьезнев. – Это было на свадьбе нашей общей знакомой. Алла подсела ко мне за столик и рассказала о том, что у нашей подруги случился накануне выкидыш, потом всплыл Вютрих, и я потребовала у Аллы номер его телефона.

– Кто мог слышать ваш разговор?

– Никто. Мы были одни за столом, все куда-то разошлись, вечер уже подходил к концу, гремела музыка, многие танцевали, нас никто не мог слышать.

– Неужели на протяжении всего разговора к вам никто не подходил? Может, вас хотели пригласить на танец? Или просто хотели поздороваться? Все равно кто.

– Да нет. Только в конце разговора пришел мой бывший муж, но мы к тому времени уже обо всем переговорили, и Алла почти сразу же упорхнула танцевать.

– Муж? – Володя даже с места привстал.

Ему вдруг вспомнился подтянутый, симпатичный мужчина с темными, аккуратно подстриженными волосами и очень приятными манерами, которого он встретил в палате у Руденко, когда навещал ее после аварии.

– Кто он по профессии? – хриплым от волнения голосом спросил Володя, в голове которого все кусочки головоломки начали, словно на магнитиках, притягиваться друг к другу, складываясь в картинку.

– Что? – недоуменно обернулась к нему Вера.

– Кто по профессии ваш муж? – как можно спокойнее повторил он, ловя на себе встревоженный взгляд Капустина.

– Я не очень понимаю, какое это имеет отношение, – удивленно взглянула на них обоих Вера Алексеевна, – но пожалуйста, он закончил СПХФА, инженер-технолог.

– СПХФА? Что это? – почти перестав дышать, уточнил Капустин.

– Химико-фармацевтическая академия, – пояснила Руденко.

Андрей Юрьевич Максимов сидел в кабинете на Захарьевской и полными злого недоумения глазами смотрел на лейтенанта Сидорова. Он был зол. Зол на себя, но еще больше на Веру и на этого зеленого, безмозглого лейтенанта Сидорова, у которого на лбу восемь классов образования и три милицейских коридора написаны.

Как? Как могло получиться, что этот олух, чье лицо не обезображено интеллектом, его вычислил? Этого не может быть, потому что не может быть никогда!

Если Андрей Максимов и был в чем-то уверен, так это в собственном умственном превосходстве над окружающими. Давным-давно, в глубоком детстве, был у Андрея дедушка, звали его Михаил Васильевич. Дедушка был очень старый, давно уже на пенсии, и очень умный. Пережил он на своем веку много. И революцию, и НЭП, и чистки, и войну, и сталинские репрессии, и хрущевскую оттепель. В тяжелые времена ковался дедушкин характер. И поскольку дедушка был старенький, зрение у него было плохое, читать он не мог, а телевизор не любил, разве что новости, а потому было у него много свободного времени. И все это время он тратил на внука своего Андрюшу, про жизнь ему рассказывал, и про свою, и про чужую. Учил его уму-разуму. Как в любых обстоятельствах жизненных не пропасть, к любым условиям приспособиться, и что ум гораздо в жизни важнее силы, богатства и прочих вещей. Потому как с умом всего, чего хочешь, добиться можно. Только не нужно умом кичиться и напоказ его выставлять. И свою теорию внуку каждый день доказывал. И такие наглядные примеры из собственной жизни приводил, что у Андрюши в дедушкиной правоте и сомнений не возникало.

Родители его тоже были умные, но показным умом, не правильным, им самим от него никакого толка не было. Это был какой-то внешний ум, для других, а по-настоящему умные люди – умны для себя, иначе в чем смысл? Это Андрюша понял, когда уже в школу пошел. Дедушка его вскоре умер, а Андрюша будто продолжал его слышать. Сидит на кухне вечером, ест макароны с котлетой, а папа с мамой о работе говорят, о том, чем они там занимались, а Андрюша за их словами-разговорами дедушку слышит.