Айзек Азимов - Дуновение смерти

Каждый опыт Ральф описывал самым подробным образом. Каждому предшествовало объяснение причин, по которым проведение его было необходимо, каждому давалось объяснение. Если результаты не соответствовали ожиданиям, Ральф излагал свои соображения, почему так случилось.

Это облегчало дело, очень облегчало. И Брейд воспрянул духом. Правда, расчеты казались приблизительными, но ни одна деталь не была упущена.

Если Ральфа и можно в чем-нибудь упрекнуть, решил Брейд, то только в том, что он чересчур предан заранее выработанной теории. По записям было видно, что опыты, подтверждавшие его точку зрения, он не проверял. Но если результаты эксперимента шли вразрез с теорией, он повторял опыт снова и снова, пока он не получался.

В первой и второй тетрадях встречалось много опытов, противоречащих теории Ральфа, и в его комментариях к ним стала проглядывать некоторая раздражительность. Например: «Необходимо улучшить контроль за температурой. Поговорить с Брейдом, чтобы достал приличный термостат. Иначе вообще нечего терять время на эту работу».

То, что Ральф пропустил слово «профессор», до сих пор скрупулезно повторявшееся перед его фамилией, показалось Брейду самым красноречивым признаком нарастающего раздражения (или ненависти?). Однако, работая с Ранке и находясь в значительно более напряженных отношениях со своим руководителем, Ральф умел сдерживаться. Может быть потому, что Ранке даже в тех случаях, когда не соглашался с Ральфом, оставался для него авторитетом, несокрушимой скалой, а чем был он, Брейд, — ничтожеством?

Примерно на этой стадии исследований Ральф стал все реже приносить Брейду свои копии и вручал их большими стопками, так что Брейд уже не узнавал открывающихся перед ним записей и не мог даже смутно их припомнить. Сам виноват. Его мучил горький стыд, и он клялся себе, что в будущем не позволит ни одному аспиранту вести опыты без контроля.

В начале третьего дневника дела у Ральфа, судя по записям, вдруг пошли гораздо лучше. Во-первых, Ральф нащупал в своих опытах нить, оказавшуюся весьма интересной, во-вторых… Брейд ахнул от удивления, перевернув страницу. Ральф подробно излагал свой метод постановки опыта, указывая даже, что заранее заготовит аликвоты ацетата натрия в десяти колбах.

У Брейда мороз пробежал по коже при мысли, что любой, пусть даже неопытный химик, увидев эту страницу, мог точно рассчитать, как отравить Ральфа.

Но он постарался не углубляться в размышления. К черту и убийцу, и убийство! В данный момент ему важно выяснить, сможет ли он продолжать исследования.

Записи шли дальше в стройном порядке. Брейд почувствовал облегчение. Вчера, защищая работу Ральфа перед Ранке, он говорил наобум, сгоряча, но вот перед ним графики, уравнения, весь материал от «А» до «Я». Каждый может проверить записи и убедиться, что исследования у Ральфа ладились и теория его подтверждалась.

Даже Ранке должен с этим согласиться.

Брейд задержался взглядом на обрывке записи, сделанной на обороте страницы. Цифры были стерты.

Брейд нахмурился. Строго говоря, стирать в тетрадях, где велись исследования, не разрешалось. Все ошибки, все случайные неточности полагалось только зачеркивать, чтобы в дальнейшем зачеркнутое можно было разобрать. Даже из ошибок можно иногда извлечь пользу.

Конечно, стереть запись на обороте листа не такое уж преступление. По существу, это записи черновые. Он внимательнее вгляделся в цифры и нахмурился еще больше. Подумав с секунду, он заглянул дальше — там тоже виднелись следы стертых записей.

Долгое время он сидел, не заглядывая больше в тетради и не замечая, как проходит день.

Возможно, за все время своей работы ему не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. И все же сомнений быть не могло.

Брейду стало ясно, что Чарлз Эммит прав. Ральф должен был смертельно бояться Брейда. Брейд понимал теперь почему, и его мутило от этого.

Прошло время, прежде чем все значение обнаруженного дошло до сознания Брейда и тяжесть навалившейся беды оглушила его. Теперь уже нечего и думать продолжать работу Ральфа. Нечего и мечтать о вкладе в науку, о блестящей статье, которая могла бы поразить не только их факультет, но и всех, кто связан с химией. Кэп Энсон прав. Отто Ранке прав. Ошибался только он сам.

В дверь стучали уже в третий раз, а он не слышал. Когда наконец он крикнул: «Войдите», никто не появился, лишь задергалась дверная ручка.

Брейд поднялся отпереть. Ему казалось, что вместо него движется кто-то другой. У него даже не хватило сил удивиться, кто бы это мог прийти в лабораторию в воскресенье. Не удивился он и увидев на пороге сыщика Джека Доэни в том же самом темно-синем с узкой белой полоской костюме, который был на нем вечером в четверг, когда они впервые встретились над телом убитого Ральфа Нейфилда.