Анна Ольховская: Эти глаза напротив

Сердце у тряпочки колотилось как бешеное, руки тряслись, в душе старательно гадили и закапывали потом «сокровища» кошки. Причем старательно так закапывали, скребли с дурным энтузиазмом, выпустив наружу когти…

Что ж я наделала-то, а? Неужели Моника опять… ну… не в себе? А вдруг теперь – необратимо?!!

Но я и подумать не могла, что так получится! Ведь ничего толком и рассказать не успела!

А надо было думать, голубушка! Забыла, ЧТО пришлось перенести девчонке за проведенный в плену у маньяка год? Ты же сама удивилась такой быстрой психологической реабилитации! Понятно же, что разум Моники вряд ли успел закрепиться на прежних позициях, что он балансирует на грани безумия, а ты…

А я хотела всего лишь помочь! Потому что кое-кто лично убеждал свою девушку в ее сумасшествии! Бубнил и бубнил у нее в голове!

Ну да, мне очень хотелось сейчас поцапаться с Павлом! Излюбленный женский – и не только – метод, между прочим! Перекладывать с больной головы на здоровую.

Но Арлекино молчал. И вряд ли потому, что обиделся. Скорее всего, он был сейчас там, с Моникой. Помогал ей снова вернуться…

Все, Варька, принимайся за интенсивные тренировки! Лицевые мышцы тренируй! Как зачем? Чтобы зубы покрепче сжимать, удерживая на месте слишком длинный язык! Павел и Моника сами разберутся!

Я уже почти целиком скрылась под горкой пепла раскаяния, когда дверь палаты с шумом распахнулась и пепел буквально смело сквозняком.

Сквозняк звали (и зовут) Олегом.

Братишка в гости пожаловал. Только какой-то воинственный он сегодня, нет – злющий! Судя по выражению лица, Олежке сейчас больше всего хочется хорошенько отрихтовать кому-нибудь физиономию.

Надеюсь, не мне, мне уже отрихтовали.

– Привет! – свирепо рявкнул милый братец, пиная в копчик медитировавший у него на пути стул.

Грубо вырванный из дзена стул немедленно отбыл в астрал, завалившись набок и задрав кверху копытца. А Олежка подлетел к небольшому холодильнику, испуганно жавшемуся в углу палаты, и, бормоча что-то явно нелитературное, начал метать из сумки на полки харч. Баночки, пластиковые контейнеры, пакетики, пакеты, соки…

Понятно. Мамусик «передачку» собрала для хворой дочушки.

Пока они с папиком сами находились в больнице, приходя в себя после отравления дымом, содержимое моего холодильника и тумбочки было вполне адекватным. Брат таскал (по моей просьбе) пиццу, которую мы с ним на пару быстренько и зажевывали, чтобы медперсонал этот кошмар не увидел. И – о, ужас! – запивали пиццу колой!

Местный диетолог, иссушенная дамочка со стильной стрижкой, увидев это безобразие, вынесла бы мне потом мозг нуднейшими лекциями о правильном питании, с отвращением разглядывая мой сорок шестой размер тела.

Но пока, к счастью, мы с Олежкой застуканы и пристукнуты не были.

Мартин приносил соки и фрукты, причем фрукты – самые лучшие, самые свежие, явно только что с рынка.

Он приходил поначалу каждый день, а потом, когда я пошла на поправку, визиты мужчины моей мечты стали реже. Да и когда он приходил, в глазах его можно было отыскать и заботу, и тревогу, и участие, и даже нежность, но – братскую нежность…

Потому что сердце его вот уже несколько месяцев было занято. Мне Олежка по секрету рассказал.

Наш мистер Ледышка, человек без чувств, жесткий и рассудительный Мартин Пименов умудрился втрескаться, влюбиться, пропасть, потерять голову и разум, причем с первого взгляда!

К тому же – прям как в «Золушке» – в незнакомку! И тоже на балу, вернее, на гламурной тусовке, посвященной открытию концертного зала в Марвихе. Именно там Мартин увидел ЕЕ: изящную, сексапильную, окутанную облаком роскошных светлых волос, с мерцающими огромными глазами, с бархатным мурлыкающим голосом. К тому же – острую на язычок и умную.

Как она парой слов раскатала в моральный блинчик спутницу Мартина Линду Старр! Модельку, уже почти год занимавшую место в постели холостого олигарха и всерьез присматривавшуюся к обручальным колечкам, щедро усыпанным бриллиантами.

Именно из-за скандала, устроенного Линдой, Мартин и не смог тогда познакомиться с поразившей его девушкой. Он пытался ее отыскать, расспрашивал устроителей, показывая сделанное на мобильный фото, но увы – незнакомка оказалась незнакомой всем…

И Мартин тосковал. И эту тоску иногда не мог скрыть даже во время дружеских визитов ко мне в больницу…

А я, между прочим, ни секундочки не расстраивалась. И ни капельки. И даже ни грамма.