Себастьян Жапризо - Западня для Золушки

В мае Мики уж очень усердно занималась тем, что ей нравилось. Прислушавшись к кое-каким из глупостей, на которые был неистощим Франсуа Руссен, она решила обосноваться в особняке на улице Курсель, которым владела крестная Мидоля. Рафферми никогда там не жила. Мики с головой окунулась в обустройство. Поскольку она была упряма, а все средства находились в распоряжении ее тетушки, за двое суток отношения между Парижем и Флоренцией накалились.

Мики добилась требовавшихся ей денег, покрыла подписанные обязательства, заказала маляров и мебель, но ей навязали поверенного в делах, Франсуа Шанса, и бухнули в колокола, вызывая отборную жандармерию — персонаж легендарный и абсолютно невменяемый, поскольку в его активе числились собственноручные порки Мики.

«Жандарма» звали Жанна Мюрно. Мики упоминала о ней неохотно и в таких выражениях, что нетрудно было представить себе, какой ужас она ей внушала. Стянуть с Мики трусики и отхлестать по голой заднице, даже в четырнадцатилетнем возрасте, когда сие произошло, — это уже было подвигом. Но сказать «нет» двадцатилетней Мики, когда та твердит «да», и заставить ее прислушаться к голосу разума — это было и вовсе неправдоподобно.

Впрочем, все было не совсем так — До убедилась в этом, едва увидела «жандарма». Она была высокая, златокудрая, безмятежная. Мики не боялась ее, не ненавидела — хуже. Она не выносила ее присутствия в трех шагах. Обожание ее было столь полным, смятение — столь искренним, что у До все внутри переворачивалось. Выходит, не одни только банковские служащие орошают слезами подушку. Мики явно годами грезила о такой Мюрно, какой не существует в природе, нестерпимо от этого страдала и сходила с ума, когда Жанна была рядом. До, при которой о жандарме раньше упоминали не иначе как мимоходом, была поражена при виде того, какое огромное значение ей придается.

То был самый обычный вечер. Мики переодевалась к свиданию с Франсуа. До читала в кресле, это она пошла открывать дверь. Жанна Мюрно глянула на нее, как глядят на заряженный пистолет, сняла пальто и не повышая голоса позвала:

— Мики, ты где?

Та появилась в купальном халате — словно уличенная в чем-то постыдном, она пыталась улыбнуться, но губы у нее дрожали. Состоялся краткий диалог на итальянском, из которого До уловила немногое — если не считать того, что с каждой фразой Мики таяла, как распускаемая кофта. Совершенно неузнаваемая, она переступала с ноги на ногу.

Жанна подошла к ней размашистым шагом, поцеловала ее в висок, держа под локотки, потом долго разглядывала. Должно быть, говорила она не очень приятные вещи. Голос ее был глубокий, спокойный, но тон — хлесткий, как плеть. Мики потряхивала длинной шевелюрой и молчала. Наконец До увидела, как она побледнела и, вырвавшись из хватки «жандарма», запахнула халат.

— Я тебя сюда не звала! Могла бы оставаться где находилась! Я не изменилась, да, но и ты тоже. Ты все та же Зануда Мюрно. Разница лишь в том, что теперь я сыта этим по горло!

— Вы Доменика? — резко повернувшись, спросила Жанна. — Сходите закрутите краны.

— Ты двинешься с места не раньше, чем я скажу! — вмешалась Мики, перегораживая До дорогу. — Оставайся где стоишь. Стоит послушаться ее один раз, и она с тебя уже никогда не слезет.

До, сама не поняв как, очутилась на три шага сзади. Жанна пожала плечами и сама отправилась в ванную закрывать краны. Пока она ходила, Мики силком усадила До в кресло и встала рядом с ней. Губы у нее по-прежнему дрожали.

Жанна остановилась на пороге — высоченная блондинка, она частила скороговоркой, словно боялась, что ее перебьют, и, подкрепляя свои слова, тыкала пальцем в Мики. До несколько раз услышала свое имя.

— Говори по-французски, — сказала Мики. — До не понимает. Ты лопаешься от ревности. Ей бы все сразу стало ясно, если б она понимала. Нет, ты только взгляни на себя: ты лопаешься от ревности! Видела бы ты себя! Ты уродка, просто-напросто уродка!

Жанна улыбнулась и ответила, что До тут ни при чем. Если бы До захотела выйти на несколько минут из комнаты, было бы лучше для всех.

— До остается где она есть! — отрезала Мики. — Она очень хорошо понимает. Она слушает меня. Тебя она не слушает. Я люблю ее, она моя. Вот, гляди.

Мики наклонилась, притянула До к себе, держа ее за затылок, и поцеловала в губы: раз, другой, третий. До позволяла все это над собой проделывать — окаменелая, бездыханная, она говорила себе: «Я убью ее, я найду способ ее убить, но что представляет из себя эта итальянка, ради которой она готова из шкуры вылезти?» Губы у Мики были нежные и трепещущие.