Георгий Лосьев - Вексельное право

А вечером поехал в больницу: хотелось все же попытаться допросить старушку, но оказалось – уже умерла, так и не приходя в сознание.

– Паралич сердца, – сказал старший врач, – ваш «придворный эскулап» ошибся: суток не прожила.

В резерве оставалась только старушка домовладелица. Я выписал ей повестку на завтра, опечатал квартиру, изъял все документы и переписку, ружье – «вещдок».

Началось дознание.

Самоубийство для следователя, само по себе, почти никогда не бывает «интересным» делом. Самоубийство – оно и есть самоубийство. Люди – стреляются, вешаются, полосуют себе бритвой горло.

Причины?

Сколько угодно. Разочарование жизнью (черт его знает: и поныне есть еще!). Семейные неурядицы. Измена любимой (любимого). Алкоголь и наркотики…

И еще множество причинной всяко-всячины.

Но для следователя за каждым случаем самоубийства таится сакраментальный вопрос: «а нет ли преступления?» Именно с этих позиций следователь начинает вести расследование. И встречаешься иной раз с поразительными фактами…

Вот и я начал так.

Назначил бухгалтерскую экспертизу: через руки судебных исполнителей проходили тогда большие суммы…

Но уже на третий день эксперты доложили:

– Все было в ажуре у покойного. Ни одного случая нарушения сроков сдачи денег в банк, никаких намеков на растрату или хищение… Завидная аккуратность и честность…

Оставалась только одна думка: значит – быт…

Некоторую ясность внес в дело… сам покойный.

Окружком комсомола получил посмертное письмо Володи Андреева. Тон был сух и лаконичен.

« Я совершил омерзительный поступок , – писал Андреев, – и жить теперь не имею права. Какой – не имеет значения. А жить мне больше нельзя, и я сам себя приговорил к вышке » .

– Понимаешь, такое дело, – сказал мне секретарь комсомольского окружкома, когда я прочитал это письмо в его кабинете, – хотели мы случай с Андреевым проработать среди актива. В назидание. А за какой «гвоздик» зацепиться?… Что за поступок?.. Никто ничего не знает… М-да-с… такой, понимаешь, загадочный случай. Я уж и в окружкоме партии толковал… И там говорят, без «конкретного гвоздика» нечего и начинать: будут мещанские суды-пересуды, а не воспитательное собрание… Так что все зависит от расследования… Вот тебе список наиболее близких знакомых Андреева среди наших ребят…

Но разговоры с комсомольскими активистами ничего к письму не прибавили.

– Андреев? Что ты?! Жил у всех на виду… чистый, как стеклышко… Уж не убили ли его нэпманы?.. Очень может быть: Володька нэпачей до смерти ненавидел!.. Пощады им не давал. Подстроили, а может, и просто – через окно, как селькора. А ружье подкинули.

Комсомольских предположений этого рода было много. Но все они разбивались о глухую стену письма: «я сам себя приговорил к вышке».

«Сам приговорил…» И почерк – андреевский: ровный, округло-четкий, без нервозных обрывов, без пропусков букв или знаков препинания… Нормальный почерк.

Старушка хозяйка на допросе рассказала, что Андреевы жили замкнуто. Гостей у них не бывало… Разве что к матери Володиной приходила иногда чайком побаловаться старинная подружка…

– Какая подружка?

– Да за Каменкой живет. Зовут Ненила Матвеевна, а фамилию не знаю. Ину пору с дочкой приходила…

Ничего себе дочка… Обходительная, вежливая… Олечкой звать.

– А сам Андреев в этих чаепитиях принимал участие?

– А как же… Выходил… С дочкой-то Ненилиной они…

– Что – любовь?

– Они ищо ребятишками дружили…

Объяснила, как разыскать Ненилу с дочкой.

И вот Олечка – передо мной.

Ничего особенного: самая обыкновенная Олечка из сонма таких же «Олечек», «Полечек» и «Надин».

Розовенькая, пухленькая, с ямочками на щечках и с умеренным образованием.

Круг их духовных интересов невелик: альбомчики со стихами, кинематограф-«иллюзион», вечеринки с танцами, фантами и поцелуями под хоровод: «Ураза, ураза!.. Целоваться три раза, на воротах воробей, целоваться не робей…»

Мама со своим коровьим хозяйством и огородной морковкой, варка смородины в медном тазу и, в лучшем случае, – журналы: «Нива» за 1895 год с иллюстрациями о бурской войне и «Ключи счастья» Вербицкой, но даже и это – в порядке исключения. Как сказано: в лучшем случае.

В подавляющем большинстве «Олечки» и «Надины» – были целомудренны: девичья честь – капитал, который легко растратить, но невозможно возместить.

Именно с этих позиций они и трактовали вопросы нравственности и морали.