Георгий Лосьев - Рассказы народного следователя

– Ты?! У этого?!

– А что? Прекрасный человек. Кладезь легенд и преданий. Скот не режет, в решениях осторожен. Избирательных прав, к сожалению, не лишался почему-то… Идеологически не выдержан. Если будет просить у тебя рекомендацию в партию, воздержись. – Дьяконов расхохотался. – Зато, какие пуховики! Пышки-шаньги! Мед! А дочка!

– Брось балаганить! Как ты раскопал эту авантюру Захара Сизых?

– Да чего ее раскапывать было?! Все очень просто: когда местные церковники узнали, что Тихомиров разъярился и поставил в районе вопрос о закрытии церкви, сиречь, о лишении их в будущем безгрешных доходов, они воспылали горячей симпатией к советской власти. Воскобойников еще до нашего с тобой выезда сюда негласно поделился со мной сведениями о появлении в селе матерого черта – Захарки Сизых… Так что, я тут совершенно ни при чем. Зато – вот ты! У тебя здорово получилось. А мне жаль…

– Чего жаль?

– Развенчанной легенды… Я – романтик. Ты же знаешь.

– Я знаю, что ты прожженный индивидуалист! Опять ушел от меня в сторонку! Хорош романтик! И черт бы ее побрал, эту легенду! Надо все же закрыть церковь!

– Ерунда! Рано Напротив – попа сюда надо. Хорошего попа. Просоветского и пользительного. Вот так, Гошенька!..

К полудню из Воскресенского потянулся длинный обоз, увозивший десяток кулаков-подпольщиков, так и не успевших получить дары Сизых.

Впереди обоза ехали Прибыльцов с Поливановым. Федька правил. По обочинам трусили верхом на лохматых лошадках Воскресенские сельсоветчики с алтайскими винтовками за плечами. У некоторых на шапках алели старые, выцветшие, но подновленные красными чернилами партизанские ленты.

Замыкал вереницу саней человек с военной берданкой поперек седла – Арсентий Климов.

Захар Сизых навеки остался в родном селе. Оживить бандита не удалось.

Провожая обоз, мы с Дьяконовым дошли до околицы.

Здесь собрались родственники арестованных, а впереди группки плачущих женщин стоял церковный староста Воскобойников. Сняв свою бархатно-лисью шапку, староста низко кланялся вслед розвальням и истово крестился. Мелькала обширная розовая лысина.

– Экая сволочь! – не удержался я.

Дьяконов расхохотался:

– Я же говорил, идеологически – не выдержан…

Дьяконов остался в Воскресенском еще на два дня. Я приехал в Святское уже ночью… Окна моей квартиры светились.

За столом сидел Лыков и одиноко ел жареную курицу. Коротко кивнув мне, предупредил:

– Ты не бойся – там, в камбузе, еще одна курица есть. Водки, случайно, не захватил? Я здесь пока продажу питей велел прикрыть… Не ко времени.

– Нет, Семен Александрович… как-то не подумал…

– Гм… Ну и хорошо сделал. Хотя, вообще-то, с тебя причитается… Жена твоя приехала.

– Как?

– Очень просто: бросила школу, сбежала из Бутырки и приехала. Второй день кормит меня жареными курами.

– А где же она?

– Внизу. У твоей квартирохозяйки.

Лыков постучал черенком ножика о половицу…

Через три минуты ко мне бросилась на грудь жена.

– Ты чего такая зареванная?

– Не могу я больше, не могу! Ушла из Бутырки… Мужики друг на друга зверями смотрят! Моего хозяина раскулачили, увезли вместе с семьей бог весть куда!.. Кругом поджоги, убийства… Дети в школу не ходят… И за тебя я измучилась!

– Надклассово-беспартийный ужас, – мрачно сказал Лыков, положив на тарелку обглоданную куриную ножку.

Я вытер платком мокрые глаза жены…

– Ну и очень хорошо! – как мог веселее заметил я. – Съезди в город, отдохни, развлекись…

– Уедем вместе! Если бы ты знал: какая это мука думать, что тебя могут… Боже мой, почему я такая несчастная?!

– Да что со мной может статься? – удивился я. – Ты совершенно напрасно беспокоишься. Вот и в этот раз – съездил, выполнил партийное задание – только и всего. Верно, Семен Александрович?

Семен Александрович развел руками:

– О чем разговор? Самое обыкновенное партийное поручение: проверил, как работает изба-читальня. И нечего тебе, Антонина Батьковна, так волноваться…

– Да, – всхлипнула жена, – Шаркунов сказал Анне Ефимовне, что Дьяконова ранили…

Лыков снова развел руки в стороны.

– Ну, поехали! Анна Ефимовна – Дарье Сергеевне; Дарья – Марье Антиповне; Марья – Антонине Батьковне… Разведут такую карусель, что и не поймешь ничего! Ох, уж этот мне женотдел!.. Ну, ладно, супруги… Спасибо, Тоня, за курицу. Вторая там в кухне. В целости и сохранности. Я пошел…

Уже надевая пальто, Лыков сказал серьезно: