Андрей Шляхов - Криминальные будни психиатра

Дальше мучить себя было ни к чему — и так ясно: все без толку. Голова гудела и требовала отдыха, тем более что завтра предстояло выходить в первую смену. Савелий выключил свет, подошел к окну и несколько минут любовался июльской ночью, иначе говоря — созерцал пустую, лишенную автомобилей и пешеходов Стройковскую улицу, названную так не в честь очередной стройки века, а в честь какого-то большевика, то ли вовремя оказавшегося в нужном месте, то ли не вовремя это место покинувшего. И попутно размышлял о том, какое кино посмотреть на сон грядущий. По уму следовало пересмотреть «Семь», «Три ключа» или того же «Парфюмера», авось «тематические» фильмы и настроили бы мозги на нужную волну, но Савелий остановил свой выбор на старой доброй «Кавказской пленнице», виденной-перевиденной десятки раз, но до сих пор не приевшейся.

До конца не досмотрел, заснул в момент «вакцинации», которую Шурик и Эдик проводили на даче товарища Саахова (вот она — волшебная сила искусства в чистом, незамутненном, виде), и проснулся около двух часов ночи. Выключил телевизор и снова заснул.

Виталик позвонил на пять минут раньше будильника.

— Спишь. — Тон его был весьма зловещим. Словно со вчерашнего дня сон стал тяжким преступлением. — А у меня новость — третий труп на складе. Водитель погрузчика Шарабчиев, сорок два года, убит ударом разводного ключа по голове. Труп завернут в упаковочную пленку. В листе из нашей книги о вкусной пище обведен красным рецепт…

— Голубцов! — догадался Савелий.

— Хорошо соображаешь, — похвалил Виталик. — Ты сегодня вечером дома?

— Дома.

— Может, заскочу к тебе, если получится, — обнадежил Виталик и добавил: — А вот то, что ты все вечера дома проводишь, — это плохо. В твоем возрасте надо по клубам тусить, чтобы было потом чего вспомнить.

— Возраст у нас с тобой одинаковый, — осторожно заметил Савелий.

— Ну, ты сравнил! — хмыкнул брат. — Я как минимум на десять лет старше.

— Виталь, ты головой ни об что сегодня не ударялся? — поинтересовался Савелий.

— Только коленом! — хохотнул брат. — Советы заглянуть в паспорт можно оставить при себе, я просто намекал на то, что при моей работе год жизни идет за три. Вот ты еще спишь, радужные сны видишь, а я уже работаю. И буду работать до позднего вечера…

— Молодец, — похвалил Савелий. — Возьми с полки пирожок!

Карщик Шарабчиев был человеком простым и очень этим гордился.

— Я человек простой, — чуть что, начинал он, — и скажу вам по-простому…

К Шарабчиеву на складе привыкли и лишний раз старались его не задевать. Знали — если развоняется, то надолго. Как карщик, он, впрочем, всех устраивал — опытный, аккуратный, непьющий, всегда готов подработать сверхурочно или выйти в дополнительную смену. Но попробуй ему недодай того, что положено, — заклюет.

— С твоим характером, Наиль, надо было не карщиком, а юристом становиться, — сказал однажды главный инженер Мурадян после получасовой дискуссии, касающейся перехода на новые нормы. — Въедливый ты очень.

— Я — человек простой, мне в юристах делать нечего, — обиделся Шарабчиев, но долго потом рассказывал всем и каждому, что руководство складского комплекса ценит его не только за профессионализм, но и за ум.

— Акопович мне так и сказал — поступай на заочный юридический. Окончишь, возьмем тебя юристом, будешь с договорами работать.

Особенности характера и убежденное неприятие алкоголя мешали товарищам по работе дружить с Шарабчиевым. Он жил сам по себе — пришел, отработал, ушел. То, что у Шарабчиева есть жена, трое детей и больная мать, знали только благодаря его вечной фразе: «У меня мама болеет, жена не работает, детей трое, а вы мне не доплатили!»

— Шарабчиев — человек в футляре, — говорил старший кладовщик Фураев.

— Рано мне еще в футляр! — огрызался неначитанный Шарабчиев. — И вообще нам гроб не положен…

Фураев в объяснения не вдавался, знал, что Шарабчиева не переговорить и не переубедить. Раз уж решил, что речь идет о гробе, то мнения своего не изменит, хоть кол у него на голове теши.

В последний свой день Шарабчиев переработал. Под самый конец смены пришла фура с детскими соками, которую по каким-то неведомым Шарабчиеву причинам следовало разгрузить как можно быстрее, вот его и попросили остаться «на усиление» дежурных карщиков. Просьба была подкреплена пятисотенной купюрой, негласной «премией» от водителя фуры. Пришлось звонить домой и предупреждать, что сегодня он вернется поздно. Опаздывать без звонка нельзя. Мать начинала волноваться, воображать всякие ужасы, накручивала жену, могло и до сердечного приступа с вызовом «скорой» дойти.